Ахэнне - Virgo Regina

Идиотская затея, безумная. За все правление Королевы никто не сбегал от Нее — от дочерей, возможно, но не от Самой.

Затея невыполнима, нерешаема, как теорема Ферма.

Альтаир последний кретин, если решился на подобное.

Троица продвинулась до желанной цели, и Теодор расслышал, как Альтаир приказал Гвендолин открыть бронированные двери мувера. Набрать необходимый код. Гвендолин пришлось встать на колени. И Доминику. В его исполнении то выглядело финальной готовностью к казни.

Оружие в руке Альтаира перехватывало солнечные лучи, слепило узкими солнечными зайчиками. Двор переполнился гвардианами; Теодор не дышал и считал секунды. Сейчас они уничтожат дерзкого раба.

Но прежде… прежде Альтаир выстрелит, и Теодор уже слышал негромкий хлопок плазмы, видел отражение его в расширенных до темноты тронного зала зрачках Доминика.

'Он уже мертв', снова подумал Теодор, и в горле сделалось горько, будто глотнул испорченного молока.

Нет. Не мертв. И хотя бы одного из троих… из них четверых можно спасти.

Теодор сократил расстояние до полуметра. Он прятался за серой шершавой колонной, похожей на массивный дикарский тотем, вместо морд животных колонну изрезала абстрактная резьба. Камень ощущался теплым — контрастом к ледяным ладоням Теодора.

'Спасти. Только одного'.

Теодор вспомнил закон.

Рабу следует спасать госпожу. Свою, чужую — неважно; биологическая женщина на первом месте в любой ситуации. Закон выплыл подкорковым инстинктом, и Теодор царапнул ногтями колонну.

Спасти… госпожу? Обязан?

Таков закон. Разве Теодор когда-то нарушал законы?

Через любовь можешь переступить, но не через то, что выше тебя.

'Поэтому Доминик уже мертв, мертв до того, как плазма разорвала ему череп. Ты ведь примерный раб, Тео. Ты отдашь свою жизнь за госпожу и никого другого. Так надо…'

Гвендолин сбивалась, набирая нужные цифры. Альтаир орал на нее, тыкал в хребет дулом ружья-бумеранга. Боковым зрением Альтаир давно заметил тварей Башни; ныне они смрадно дышали и щелкали кнутами в метре-двух от мувера и троицы.

Предупреждали о погоне, да. Но не о… подобном. Сколько их, минотавров и близнецов, зомби, киборгов, неназванных созданий — рваных склепных теней. Альтаир старался не озираться по сторонам, и все-таки удивлялся: откуда столько? Из-за него, из-за… госпожи, чтоб ей провалиться?

— Эй! — заорал Альтаир. — Я не трону их! Я уйду и все! Ты, Королева или как тебя — отпусти и мы квиты!

Гвендолин сломала ноготь и коротко, по-крысиному, пискнула. Альтаир пихнул ее коленкой.

— Торопись, — зашипел он, и громче:

— Я отпущу обоих! Дайте мне уйти, и я…

Круг смыкался. Цокнул копытами минотавр, клацнул кнутом гвардиан-близнец. Из вывернутой трахеи его потекла желтоватая слизь, от которой задымился песок.

Что за извращенный разум выдумал их всех, — Альтаир моргнул; при дневном свете исчадья Башни смотрелись вдесятеро омерзительнее.

Гвендолин приподнялась, увлекая за собой Доминика. Последний болтался, по мнению Альтаира, вроде тюка с тряпьем: не протестовал, не жаловался, не выказывал каких-либо признаков жизни. Может, отключился.

Плевать. Сам вызвался в 'спасители', благородный… ха. Он выполнил свою функцию. Только бы Гвендолин успела… несколько секунд, прежде чем твари атакуют…

Несколько…

Успеть.

Если бы не Гвендолин, их давно разорвали бы на куски, но Королева не желает убивать дочь. Прихватить с собой? Альтаир еще раз оглянулся — нет, не успеет, твари оторвут ему ноги пока медлительная от шока Гвендолин будет забираться в мувер. Еще и Доминик. Плохая идея — связать их, теперь Альтаир видел ошибку. Роковую ошибку.

Ружье выскальзывало.

— Я не трону их! — снова завопил он, крик ударился о колонны и своды Башни, вернулся эхом, эхом и гортанным рыком гвардианов. Какая разница… от Королевы никто не убегал. Альтаир не станет первым.

'Черта с два!'

'Выполняй свою функцию', - твердила часть Теодора; секунды окаменели вместе с опорой-колонной.

Обоих заложников не спасти. Теодору придется…

(Предать)

Выбирать.

И да, он уже рассчитал траекторию, а генетически совершенные данные 'элитника' не подведут.

Все просто — когда правильно.

По-птичьи чирикнул кодовый замок.

Стражи сорвались с места. Это было похоже на внезапные сумерки, на затмение — небо, воздух, каждый сантиметр заполнился воем и скрежетом, пыль взметнулась ввысь вместе с топотом, хлестом крыльев и стуком железа…

…и выстрелом.

И запахом крови.

И раскаленным трепетом сваренной заживо плоти.

И…

(все кончено)

Кровавые брызги смешались с пылью и воплем, предсмертным захлебывающимся воплем, а потом мувер накрыла черно-бурая масса гвардианов.

*

…но Доминик жив. Медленно распробовал данный факт; он смирился со смертью и со своей ролью жертвы, точно библейский юноша, чей отец привел его на гору для жертвоприношения. Смириться с не-смертью — почти так же трудно.

Он разлепил веки. В глаза набился и щипал песок, он попытался протереть их, но запястье по-прежнему держала веревка и тяжелый груз.

Я жив, соображал Доминик, значит кто-то…

Не.

Отрицание вспыхнуло новым выстрелом.

…кто?

Мувера поблизости не оказалось, зато хлопали крыльями исполинских нетопырей летучие стражи в небесах; Доминик безучастно проследил за кучей-малой в воздухе. Альтаир ушел, да… Альтаиру всегда удавалось задуманное, он из тех, кто платит любую цену ради спасения собственной шкуры. Наверное, так правильно.

Кто?!

Груз тянул, точно булыжник в болото. Доминик решился повернуть голову вбок. Он тут же пожалел: одно дело ощущать неприятную безжизненную тяжесть, примотанную к запястью, другое…

Гвендолин.

'Я так и не назвал ее по имени'.

Дурацкая мысль, вдвойне — о груде мяса и черепных осколков. Плазменный заряд разорвал не только голову, но и часть хребта. Позвоночный столб с остатками черепа торчал на манер экзотического цветка. Тело Гвендолин напоминало старую игрушку-объект детского садизма. Разбросанные во все стороны конечности дополняли картину.

Доминик стер со щеки серовато-бурое желе.

'Вышибу тебе мозги', старая как мир угроза, но кто в реальности наблюдал подобное?

Доминик дернулся. Желудок его явно протестовал против подобного зрелища: комья костной массы, мозга и крови заляпали все вокруг, но главным образом — 'напарника по несчастью'.

Выжившего.

Я жив, а она нет, думал Доминик; тошнота подбиралась к горлу, но вырвать на труп хозяйки — не слишком-то уважительно, и Доминик сдерживался. Он снова потянул обмотанную шелковой лентой руку. Труп колыхнулся, будто от слабого шевеления воды. В 'лепестки' костного цветка набился песок.