Анатолий Нейтак - Уроки гнева

Сердце Агиллари колотилось свежепойманной рыбой, норовя выскользнуть из смиряющей хватки воли. Удалось? Верно, удалось. Взмах тёмного крыла неудачи он ощутил бы на своём лице гораздо раньше… да, всё должно пройти удачно. Должно, должно…

Теперь он больше хотел, чем боялся оказаться впереди, бок о бок с младшим. Рядом со Звериком и большей частью с трудом собранного отряда людей — его людей. Быть впереди, всё видеть, не терзаться ожиданием и догадками… насколько это было бы проще! Но тайный страх, приказ, отданный в миг слабости (был такой миг, был!), фальшиво беззаботная лень — и вот он здесь, а его нелепая армия и брат — там. Где сейчас блещет сталь, льётся кровь, где, быть может (и это самое страшное) вспухает жаркими пузырями, сплавляя металл и плоть, проклятая вражья магия… А он, Агиллари, продолжает сидеть, потягивая вино, то слишком сладкое, то кислое, как яблоко-дичок, то вовсе безвкусное. И сидит, и сидит, и пьёт. Потому что переменить решение теперь — выдать слабину. Тогда как он, старший принц Равнин, начавший наконец войну за свою корону, не имеет права на слабость. Тревогу, ошибки, неуверенность…

Ему надо быть выше этого. Надо.

Слово — лязг закалённого клинка о кованый доспех.

…Топот копыт. Волна облегчения опередила звонкий возглас:

— Мы победили, мой принц!

Осадивший белого жеребца и картинно воздевший меч к небу, Итоллари был весел. Однако Агиллари отметил, что на мече брата нет крови.

— Конечно, Ито. Идём в шатёр, расскажешь.

Брат рассказал. Агиллари улыбался, кивал. Когда надо, подливал вина (но сам пить не хотел совершенно). И запоминал то, что слышал, но мыслями был далеко.

Ровно сто три года назад невиданные корабли показались у восточных берегов. Огромные суда, без вёсел, но о трёх или даже четырёх мачтах, в чистой пене парусов. Даже островитяне прежде не видели таких. С каждого корабля сошло по семь десятков нелюдей, всего же — чуть больше полутысячи. Доставив чёрных, как уголь, красноглазых пришельцев на сушу, корабли повернулись и ушли обратно в море. И больше никто их не видел, словно из ниоткуда они вышли и вернулись в никуда.

Кто же знал, какую беду принесли они с собой?

А раскрасневшийся от вина Итоллари смеялся.

— Бежали как зайцы! — выкрикнул он. И повторил. — Как зайцы бежали от Зверика!

— Значит, они не приняли боя? — спросил Агиллари. — Никто не пытался биться?

— Попытался один. Красноглазый, их главный, наверно. Только магия-то его — фьють! А Зверик его за голову хвать — и оторвал. Видно, без магии нелюди не бойцы!

Агиллари слегка поморщился. И представил, как всё было бы, останься при поплатившемся головой красноглазом его магия. Его пёстрое воинство, две сотни кое-как вооружённых, едва обученных людей… они, они бежали бы, как зайцы. И не перед пятью десятками Серой стражи, хотя и тех довольно было бы для разгрома, а перед одним-единственным тастаром.

Но всё обернулось иначе — из-за ожившего кошмара, который шёл впереди людей.

Зверик. Чудовище. Последний из рода каэзга. Ужас древних, вскормленный им, Агиллари.

"Пусть нелюди воюют с нелюдями!"

Спасибо, дед. Ты дал хороший совет. А я — воспитал хорошее оружие. Теперь я верну свой трон. Верну своё наследство.

И красноглазые заплатят за всё.

Я, принц Равнин, клянусь!

Тастар глядит за горизонт. Когти царапают чёрный камень бойницы. В холодном уме сияют столбцы послания.

"…зверовиден обликом. В битве — страшен, на пиру — жаден, в Совете — молчалив. Но хуже иного, что слово Агиллари для этого Могучего подобно слову отца для сына. Потому пали стены Дана, и войска Излучин бежали от стягов Агиллари, и люди Урма открыли ворота…"

Веки тастара смыкаются, отяжелев. Словно глаза его видят вдали дымы пожаров и тяготятся зрелищем. Нет, чист горизонт, нет на нём ни дымов, ни огней, лишь кровь заката в облаках… но недолго осталось ждать.

Война шагает быстро.

"…и люди Урма открыли ворота, приветствуя законного своего владыку, одного с ними корня. И громче прочих проклинающие узурпатора ныне в чести у принца, поклявшегося на мече своём, что вскоре взойдёт он на престол своих предков. Войско его — сброд и мерзость. Немногие из него достойны звания воинов, но Могучий идёт впереди, и не чаем сдержать…"

Тастары не знают улыбок, как люди или дайзе. Разум их холоден, а век долог. Они — бойцы, и маги, и мудрецы. Они знают скрытое, исчисляют незримое и помнят древнее. Лишь на чувства скупа их природа. Но сейчас тастар на стене Столицы чувствовал глубоко и сильно. Таков был его дар от Величайшего — чувствовать ярче через целительский дар.

Тастару было горько.

"…проклинающие узурпатора ныне в чести…"

— Четыре их поколения, — сказал он. — Сорок кругов мира. Победы над голодом и поветриями, свободная торговля со всеми сопредельными землями, даже с непредсказуемыми хирашцами… Но я — узурпатор.

Позади зашуршало. Тастар обернулся на звук. И фэре его засияло ярче, откликаясь на зов, ибо в лучах заката он увидел Её.

Полночная грива, буйная, густая. Лицо — угловатая чёрная прелесть. Глаза огромные, цвета гаснущих углей. И глубокие, как у одних лишь тастаров, с мудростью и силой сотен кругов на дне. Но истинной красавицей Её делали не глаза и не гибкое стройное тело, а фэре, облекающее фигуру ростом в четыре локтя, как видимый не всякому плащ. Фэре тастара, изощрённого в искусстве майе: искрящийся энергией, переменчивый ореол.

— Пламенный. Вижу тебя.

— Ночная. Рад тебе.

— Я пришла за тобой. Смотрящий зовёт.

— Веди.

Тастары не знают улыбок. Но зачем улыбка, когда фэре касается фэре, когда сама суть, сама магия твоя поёт, касаясь Её сути, когда песнь сливается с другой и звучит в унисон?

Песня глубин, что не всякому слышна. Но Он и Она — слышат, и этого довольно.

К Смотрящему пришлось спускаться долго. С ним всегда так: если уж он в подземелье, то в самом глубоком, если в башне — непременно в Башне Звёзд, и только на верхнем ярусе, там, где небо и ветра. В середине Смотрящий не задерживался.

По пути Пламенный и Ночная миновали три поста Серой стражи. Люди салютовали владыкам. Ни один взгляд не дышал темнотой, но память тастара, ясная и крепкая, издевалась столбцами знаков:

"…в походе люди Агиллари берут, что понравится. Хозяевам добра, которое берут, они чаще платят мечом, не монетой. Где прошло войско принца, пахнет дымом и слышен стон, но встречают Агиллари цветами…"

Встречают цветами!

Владыка нередко покидал Столицу, объезжая подвластные земли с небольшой свитой из Серых, из старших чинов Большого Приказа и людей Тайной службы. Он, Пламенный, проезжал по сёлам, останавливался в городах, слушал доклады и жалобы, при необходимости — чинил суд. Но за все десятки кругов ни один цветок не упал под копыта его коня. Люди собирались, смотрели на Владыку и его свиту, иногда кричали, иногда молчали, но всегда — боялись.