Джон Толкин - Властелин колец

Очнувшись, Сэм обнаружил, что лежит на чем–то мягком. Над ним плавно покачивались ветки буков, их молоденькие листья просвечивали на солнце золотым и зеленым. В воздухе разливался нежный аромат весны. Он вспомнил: так пахло в Итилиене.

– Ох! — пробормотал он. — Интересно, долго ли я спал? — Запах перенес его к тем дням, когда он развел свой маленький костерок на солнечном берегу. Что было после? Он не помнил. — Ох, — повторил он, — ну и сон мне снился! Как я рад, что проснулся. — Сэм сел и увидел рядом спокойно спящего Фродо. Одну руку он подложил под голову, другая лежала на одеяле. Это была правая рука, и на ней недоставало третьего пальца!

Воспоминания разом нахлынули на Сэма, и он вскричал:

– Так это был не сон? Где же мы?

Чей–то голос ласково произнес позади него:

– В Итилиене. Вы в гостях у Короля, и он ожидает вас.

Сэм обернулся, как ужаленный. Перед ним стоял Гэндальф, одетый в белое, с белоснежной бородой, сверкающей на солнце.

– Ну, Сэмиус, как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Сэм, не в силах вымолвить ни слова, смотрел на мага, открыв рот. Наконец, он сказал сиплым от волнения голосом:

– Гэндальф! Я думал — ты мертвый! Я думал — я и сам мертвый. Значит, все грустное, что было — это неправда? Гэндальф! Что такое с миром стало?

– Великий Мрак исчез, — ответил Гэндальф и засмеялся, и этот смех был как музыка, или как вода в знойный полдень. Сэм подумал, что очень давно не слышал смеха. В глазах его вспыхнула радость, но неожиданно для самого себя он заплакал. Впрочем, слезы высохли так же быстро, как появились, он счастливо рассмеялся и вскочил с ложа.

– Как я себя чувствую? — вскричал он. — Я даже не знаю, как сказать! Я чувствую… — Он взмахнул руками. — Чувствую, как весна после зимы, как солнце на листьях, как трубы и арфы, и все песни, какие только есть на свете! — Он спохватился и обернулся к другу. — Слушай, Гэндальф, посмотри, как досталось его руке! Ему столько пришлось, вынести! Ну, хоть в остальном–то он здоров?

– Да здоров я, здоров, — сказал Фродо, садясь на постели и тоже улыбаясь. — Я уснул, ожидая тебя, Сэм, лентяй ты эдакий! Проснулся–то я рано утром, а сейчас уже полдень.

– Полдень? — растерянно переспросил Сэм. — А какого дня?

– Сегодня четырнадцатый день Новой Эпохи, — ответил Гэндальф, — восьмое апреля по Ширскому счету, вы ведь в марте считаете тридцать дней. Но в Гондоре Новый Год теперь всегда будет отмечаться двадцать пятого марта, в день падения Саурона, в день, когда вас вынесли из огня. Король исцелил вас и ждет теперь. На сегодня назначен большой пир. Когда вы будете готовы, мы пойдем к нему.

– Пойдем к Королю? — спросил Сэм. — А кто он?

– Король Гондора и Правитель Западных Стран, — важно ответил Гэндальф. — Под его рукой снова все исконные владения. Скоро он отправится на коронацию, он ждал только вас.

– А что же мы наденем? — забеспокоился Сэм. Рядом с постелями лежали только их старые, изношенные одежды, в которых они проделали весь путь.

– То, в чем шли в Мордор, — ответил маг. — Даже ваши орочьи лохмотья надо сохранить. Никакие шелка, ни полотно, ни доспехи, ни гербы не могут быть почетнее. А потом — посмотрим.

Маг протянул им руки. Одна из них странно светилась.

– Что там? — вскрикнул Фродо. — Неужели…

– Да, это ваши сокровища. Они были у Сэма, когда вас спасли. Дары Владычицы Галадриэль: твой фиал, Фродо, и твоя коробочка, Сэм. Все цело, вам на радость.

Хоббиты умылись, оделись и, конечно, слегка перекусили, а тогда уж последовали за Гэндальфом. Из буковой рощицы они вышли на большой зеленый луг, окруженный высокими деревьями с пышной листвой и большими алыми цветами. Позади шумел водопад, а впереди, по краю луга, струился поток, весело журчал, пел и искрился на солнце.

На лугу собралось множество рыцарей в великолепных доспехах и статных воинов, одетых в черное с серебром. Все почтительно приветствовали хоббитов и кланялись. Пройдя под деревьями вдоль ручья, они вышли на обширное поле. Дальше в серебристой дымке текла широкая река и виднелся остров. Там стояли корабли. Все поле заполнили войска. Они выстроились блестящими рядами в строгом порядке. При приближении хоббитов над рядами взметнулись разом выхваченные из ножен мечи, прокатилась волна склоняемых копий, запели рога и трубы, а люди закричали на многих языках:

Позабыв себя от восторга и изумления, Фродо и Сэм прошли вперед и увидели три возвышения, сложенные из зеленого дерна посреди поля. Над правым из них развевалось знамя, на котором по зеленому полю мчался неоседланный белый конь, над левым было знамя с изображением серебристого корабля на синем фоне, разрезающего волны форштевнем в виде лебедя, а над средним, самым высоким из трех, реяло по ветру большое черное знамя с белым цветущим деревом, семью звездами и сияющим венцом. Под знаменем сидел человек с мечом, лежащим на коленях, в кольчуге, но без шлема. При их приближении он встал, высокий, статный, темноволосый и сероглазый. И тогда они узнали его, хоть он и сильно изменился.

Фродо бросился ему навстречу, Сэм за ним по пятам.

– Ну, вот, теперь еще и это! — кричал он. — Это же Колоброд, или я сплю!

– Я рад, что ты признал Колоброда, — ответил Арагорн. — Далековато отсюда до Брыля, где я так тебе не понравился. Долго пришлось идти к сегодняшнему дню, но ваш путь был самым мрачным.

И тут, к изумлению и крайнему смущению Сэма, Арагорн преклонил перед ним колено, затем взял обоих за руки, подвел к трону и посадил на него, а потом, повернувшись к войскам, крикнул громко:

– Славьте их, славьте героев!

А когда отзвучал радостный гул приветственных криков, то, к окончательному и полному удовольствию Сэма, вперед вышел менестрель из Гондора, и, поклонившись низко, попросил разрешения спеть.

– Вожди и рыцари, доблестные воины, короли и князья, славные Люди Гондора, и Всадники Рохана, сыновья Элронда и Дунаданы Севера, Эльф и Гном, великие герои Шира и весь свободный народ Запада! — обратился он к собравшимся, — Слушайте меня! Я спою вам о Фродо Девятипалом и о Кольце Всевластья.

От этих слов Сэм счастливо рассмеялся, вскочил и воскликнул:

– Вот это да! Исполняются все мои желания! — И снова заплакал.

Смеялись многие, но кое–кто и плакал тоже, а светлый голос менестреля звучал как серебро, и все затихли, слушая. Он пел то на эльфийском, то на Всеобщем, и сердца слушателей переполнялись страданием высочайшего наслаждения; песня увела их за собой в страну, где горе и счастье сливаются вместе, и где слезы скорби превращаются в чистое вино блаженства.