Елена Хаецкая - Завоеватели

— Как твое имя, чужестранец?

— Местные мы… — пробормотал Пузан. — Меня Пузаном кличут… сызмальства…

Ларс покосился на маленького демона, который кивнул с важным видом.

— Глуп, как пуп, — сказал он, вздыхая. — Не знаю, как и быть, Великий Магистр. Слишком многое ему уже открыто о жизни нашего тайного братства. Разгласит. Может быть, отрубить ему голову?

Разенна заметил с удивлением, что при этих словах великан по-настоящему испугался. Он переводил жалобный взгляд с маленького демона на этруска и готов был уже с воем упасть на колени. Великий Магистр поморщился.

— Нет, Тагет. Устав запрещает убивать, не имея в виду цели пропитания. Ты же не станешь отрицать, хранитель традиций, что сказав «а», неизбежно придется говорить «б»? Если мы убьем великана, значит, дабы не нарушать Устава, мы вынуждены будем его съесть…

Вряд ли последнее замечание успокоило Пузана. Он отчаянно завопил:

— За что?!

Он вскочил и тут же врезался головой в потолок. Послышался страшный треск, после чего великан, тихо охнув, опустился обратно на сундук. Ларс изучающе посмотрел на потолок, потом перевел взгляд на великана.

— Не бойся, — сказал он совсем другим голосом. — Бакалавр Тагет в своей преданности орденским традициям немного сгустил краски.

— А нечего дураков в Орден принимать, — пробубнил Тагет.

Разенна резко повернулся к нему.

— В Уставе такого пункта нет, так что придержите язык, Бакалавр. — Великану же он сказал: — Брат Пузан, отныне все присутствующие здесь — твои братья. Кавалер Второй Степени Сефлунс, Кавалер Первой Степени Фуфлунс, Бакалавр Тагет и Великий Магистр Ордена Закуски Ларс Разенна (он приложил ладонь к сердцу) рады видеть тебя, брат. Земля Ордена — твоя земля. Хлеб Ордена — твой хлеб.

Великан заморгал.

— Спасибо вам, добрые люди, — сказал он со слезой.

— У Великого Магистра сердце из чистого золота, — громко прошептал Тагет, как бы потрясенный. — Я поздравляю тебя, Пузан.

Пузан обиженно отстранился.

— Подхалим ты, — сказал он.

В этот момент в сундуке под Пузаном что-то загремело, затрещало и взорвалось. Великан подскочил, едва не своротив при этом потолочную балку. Стеная, он выбрался из хибары.

Разенна откинул крышку сундука и извлек магический кристалл. Кристаллом не пользовались много лет, он был в обиде на людей и лишь недавно, после долгих уговоров и угроз положить его в концентрированную серную кислоту («Кипящую», — ядовитым голосом добавлял Тагет, высовываясь из-под локтя Разенны) снова начал работать. Сейчас он был настроен на Ахен. В глубине небольшого шарика что-то стреляло. Поскольку была ночь, разглядеть, кто стреляет и зачем, не представлялось возможным.

— Угомониться не могут, — осудил людей маленький Тагет.

Ларс тревожно посмотрел на камень.

— Не нравится мне это.

— Да уж, — поддакнул Тагет. — Что уж тут может нравиться? Но ты, Ларс, не вмешивайся. Один раз уже нарушил Устав, хватит. Пусть сами разбираются.

— Надо будет посмотреть, что там случилось, — сказал Великий Магистр, убирая кристалл обратно в сундук.

Он огляделся по сторонам и вздохнул. В хибаре было, как всегда, неприбрано, повсюду стояли миски с немытой посудой, грязные металлические кружки. На душе у Великого Магистра стало муторно. Как все этруски, он был чудовищно ленив, что входило в явное противоречие с другой его этрусской страстью: он любил, чтобы все вокруг сверкало чистотой.

— Пузан! — громко позвал он. И когда великан явился, с испуганным видом озираясь по сторонам, приказал: — Помоешь посуду.

— Так я…

— Пузанчик, — вмешался Тагет, — Уставы надо чтить. Ты теперь Кавалер Третьей Степени. А по Уставу, посуду моет тот, кто ниже рангом, понял? Кто у нас в Ордене теперь ниже всех рангом?

— Кто? — заморгал Пузан.

— О Менерфа! Вот болван! Я тебе, Ларс, говорил: нельзя принимать в Орден кого попало! Пузанка, тебе Устав читали?

— Не помню я, — в тоске проговорил Пузан. — Ты меня, Тагет, не мучай. Что я должен делать? Посуду мыть?

Сразу став милостивым, Тагет кивнул.

— Так бы и сказал, — пробубнил Пузан. — К такому привыкши. А то заладил: Устав, Устав…

Он взял ведро и залил воды в бак, стоящий на печке.

Среди ночи раздались выстрелы. Косматый Бьярни и Тоддин Деревянный проснулись почти одновременно. В темноте кто-то, ругаясь, яростно застучал кремнем. Тоддин бросил горящий факел командиру, который ловко поймал его на лету, и, кое-как обуваясь, заорал на всю башню: «Тревога!»

Стреляли недалеко от Ратушной площади. Размахивая факелом, Бьярни раздавал указания своим людям. Его длинные растрепанные волосы развевались на ветру. У дверей Бьярни оставил двух часовых, которые немедленно зарядили мортиру и начали ждать, вглядываясь в темноту. Остальные с криками бросились вверх по улице.

Во время всей этой беготни Хильзен даже не поднялся с матраса. Его рана опять начала болеть, и он знал, что она не даст ему покоя до утра. Синяка тоже не спал. Стоял у окна, тревожно глядя в ночь. Потом позвал:

— Хильзен.

Не шевелясь, Хильзен отозвался:

— Что тебе?

— Как ты думаешь, что там случилось?

Хильзен приподнялся на локте:

— Днем и ночью от тебя покоя нет. Я спать хочу.

Синяка вздохнул. Хильзен поворочался с боку на бок и неожиданно громко сказал:

— Перебьют придурков за полчаса и вернутся.

Хильзен оказался прав. Прошло совсем немного времени, и часовые у входа в башню грозно закричали «Стой, кто идет?» После чего празднично зазвучала сочная многоголосая ругань.

— Явились, герои, — скучным голосом произнес Хильзен.

Подвальный этаж башни был ярко освещен факелами. Бьярни, разгоряченный и потный, обтирал ладонью лицо и торопливо рассказывал Хильзену:

— Напали на здание магистратуры. Самоубийцы какие-то…

— Ты не думаешь, что это может быть посерьезнее, чем просто самоубийство? — предположил Хильзен, морщась.

Бьярни поднял голову и с секунду пристально смотрел в бледное лицо молодого человека.

— Ты, конечно, умнее всех, Одо фон Хильзен, — сказал он язвительно. — Кроме тебя, конечно, думать никто не умеет…

Он обернулся и зло закричал на солдат, тащивших захваченных в плен неприятелей. Пленных было двое. Оба в неописуемых лохмотьях, залитых кровью и забрызганных грязью и снегом. Голова одного бессильно моталась, и Синяка видел два белых закатившихся глаз а на почерневшем лице. Солдат бросил свою ношу на пол.

— Осторожно, идиот! — взревел Бьярни.

Солдат посмотрел на командира ясными глазами (и Синяка узнал Хилле).

— Так он по дороге вроде как помер, — спокойно сказал Хилле и, не дожидаясь приказания, ухватил тело за ноги и поволок его прочь.

— Ну и дьявол с ним, — произнес Бьярни устало. — Ни черта вы не умеете. — Он возвысил голос: — И закопай его где-нибудь подальше!