Елена Хаецкая - Завоеватели

— Так я что, свободен? — уточнил Пузан осторожно.

Синяка еще немного поразмыслил, разглядывая свое чудовище.

— А тебе этого хочется?

Пузан пожал многопудовыми плечами.

— Не знаю… — протянул он. — Это как сказать… Если хозяин добрый и не дерется…

— Ну ладно, — сказал Синяка. — Иди, подумай об этом. Мне все равно нужно в город.

Великан посмотрел на него долгим странным взглядом, затем, крякнув, опустился на колени и с жаром поцеловал грязные босые ноги Синяки, после чего торжественно выпрямился во весь свой внушительный рост. К его животу прилипли клочья мха и несколько круглых листьев осины. Повернувшись, Пузан с хрустом и чавканьем затопал по болоту.

Тагет со вздохом повертел пальцем у виска, намекая на явную умственную неполноценность Синяки.

— Если ты и вправду тот, из предсказания, то все равно непроходимый болван, — заявил маленький демон. И вдруг новая мысль заставила его подскочить на месте и испустить отчаянный вопль: — Пузан!!!

Великан замер, потом затопал назад, однако остановился на значительном расстоянии.

— Это меня кто сейчас звал? — спросил он, с надеждой поглядывая на Синяку.

Маленький демон подпрыгивал, переминался с ноги на ногу и вообще вел себя крайне беспокойно.

— Это я тебя звал, дубина!

Великан угрожающе надвинулся на Тагета.

— За «дубину» схлопочешь, — предупредил он, но демон продолжал бесноваться:

— Ты Пузан?

— Ну, — согласился великан.

— Как же я тебя сразу-то не узнал? Я Тагет! Демон я, этрусский демон! Пузанище! Сколько лет, сколько зим! Мы же на твоей сопке сейчас живем!.. Так она Пузановой и называется! В твою честь!

Пузан с чмоканьем опустился в лужу.

— Так это что… река Элизабет в мире Ахен?

— Конечно! — взвизгнул демон.

— Ясная Ран… — со стоном произнес великан.

— Братушка! — Тагет изловчился и повис у него на шее. — Сколько же веков ты был в плену?

— Двести годков провел, — скорбно отозвался великан.

— Вот паразит, вот паразит, — скороговоркой произнес демон и украдкой погрозил черному замку сухоньким кулачком.

Великан шумно сопел — видимо, от избытка чувств. Ларс Разенна смотрел на него с любопытством. Ходили легенды, что Пузанову сопку насыпал некий великан. Будто поспорил он с неким демоном, что вот не слабо ему песка натаскать и сопку насыпать, чтобы высотка над болотом образовалась. Тагет уверял, что некий демон — это он сам, а великана Пузаном звали. Разенна над легендой посмеивался, хотя в Устав Ордена, по просьбе отцов-учредителей, ее включил. И вот теперь оказалось, что все это чистый миф.

Торжествующий Тагет тыкал маленьким пальчиком в грудь Пузана, яко в несокрушимую скалу, и говорил:

— Ведь это живой миф Элизабетинских болот… Живая легенда! Пузан! Вся эта низина… и сопка… Да что говорить! Ларс, ты должен принять его в Орден.

Великий Магистр немедленно возмутился при виде такого откровенного посягательства на свои права.

— Детка-Тагетка, — сказал он слащавым тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Давай ты подождешь, пока тебя не выберут Великим Магистром…

— Ну хорошо, — не сдавался демон, — но жить он будет у нас. Все-таки сопка… В честь кого названа! Живая легенда…

Великан нерешительно посмотрел на Синяку, видимо, признавая в нем своего хозяина, но юноша улыбнулся ему и кивнул. Затем он повернулся к Ларсу.

— Я иду в город, Ларс Разенна, — сказал он. — Не обижай великана, хорошо?

Ларс молча поправил карабин, хотя необходимости в этом не было. Не дождавшись ответа, Синяка хлопнул его по плечу и двинулся через болота в обратный путь. Великий Магистр долго смотрел ему вслед. Демон Тагет жался к боку великана, постукивая от холода зубами. Великан вертел головой и безмолвно восхищался вновь обретенным отечеством.

— Эх, зря мы парня отпустили, — задумчиво сказал Великий Магистр.

Когда Синяка добрался до края болота, повалил снег. Тучи все еще ползли с востока, от реки Элизабет, и в городе было черно. Синяка так и не понял, когда наступила ночь. Там, где по улицам промчались потоки воды, остался мелкий хлам.

Синяка был уже возле форта. Белые хлопья летели сквозь темноту и беззвучно исчезали в черной воде. Неожиданно, словно напоследок, прогрохотал гром, и волны, бившиеся о стены форта, ответили ему грохотом.

Синяка остановился и нагнулся, растирая заледеневшие ноги. Внезапно ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он поднял голову и увидел, что на краю стены со стороны моря показались две белых руки. Чьи-то пальцы ловко цеплялись за камни. Синяка склон ил голову набок и стал смотреть. Над стеной форта появился сверкающий шлем, из-под которого ниспадали четыре длинных светлых косы. Затем он увидел молодую женщину, одетую в мокрое, плотно облепившее тело платье. Тяжелый кожаный пояс сползал на бедра, короткий меч в ножнах бил ее по ногам.

Юноша переступил с ноги на ногу, и тогда воительница заметила его. Блеснув в полумраке белозубой улыбкой, она поманила его к себе.

— Подойди же, раб, — сказала она. — Что стоишь чурбан чурбаном и глазеешь на знатную даму?

Синяка не двинулся с места.

— Ты что, глухой к тому же? — Она пожала плечами. — Ты меня слышишь?

— Слышу, — ответил Синяка. — Почему ты решила называть меня рабом? Я Синяка, если ты хочешь со мной познакомиться.

— В первый раз вижу свободного человека безоружным.

— Почему ты думаешь, что я безоружен? — Синяка подумал о том, что произошло в подвале у Торфинна и еле заметно улыбнулся.

— Подай мне руку, — приказала девушка.

Опираясь на синякину руку, она спрыгнула со стены, хрустнув каблуком о камень. Синяка подхватил ее, и сквозь мокрое платье ощутил под ладонями жар, исходящий от ее тела.

— Я Амда, — сказала она, — племянница Бракеля Волка.

Она провела ладонью по мокрому от растаявшего снега лицу. Синяка смотрел на нее, слегка прищурив глаза, и улыбался. Девушка ему нравилась.

— Слушай, а кто ты такой? — спросила Амда, окидывая его изучающим взглядом. — Ты не похож на пленного. Ты тот, с «Медведя»? Дружок сиятельного фон Хильзена?

— Не все ли тебе равно, Амда?

— Дурачок, — заявила она покровительственно и, привстав на цыпочки, погладила Синяку по влажным волосам, однако объяснять ничего не стала. — Я вспомнила, тебя подобрал Косматый Бьярни, так?

— Верно, — ответил Синяка.

— Сегодня у ваших в Датской башне, вроде бы, праздник первого снега,

— сказала она. — Парням только повод дай, чтобы напиться.

— Идем, я провожу тебя, — сказал ей Синяка.

Амда открыла тяжелую дверь башни, и в тот же миг грянул пушечный выстрел. Девушка отпрянула и прижалась к стене.

— Проклятье, — пробормотала она.

Вокруг все заволокло пороховым дымом, сквозь который еле-еле пробивались пятна света от горящих факелов. Из дыма донесся дружный радостный вой, на гребне которого взлетел фальцет Батюшки-Барина: