Елена Хаецкая - Завоеватели

Фуфлунс, кровожадный по натуре, наслаждался битвой. Он поражал врагов каменным ножом, очень острым и прочным, кричал: «Заходи слева!» и «Я натяну твою кожу на барабаны!», а также распевал древнюю боевую песнь этрусков.

Последний из пяти Завоевателей, тяжело раненый алебардой, свалился на мостовую без сил и, не отводя глаз, стал ждать, пока Сефлунс его прикончит. На Сефлунса вдруг напал приступ гуманизма. Он посмотрел на поверженного солдата, с шумом приземлился рядом и укоризненно произнес:

— На кого руку поднял, сопляк?

— Куда вы делись? — прошелестел еле слышный голос Синяки. — Где вы?

Боги уловили в призыве панические нотки. Фуфлунс шлепнулся возле своего собрата и вытер окровавленный нож о его одежду.

— Что ты делаешь? — Сефлунс брезгливо отстранился.

— Пусть думают, что ты тоже сражался, — благодушно ответил Фуфлунс.

— Что с вами случилось? — снова позвал Синяка.

— Здесь мы, здесь, — пробасил Фуфлунс. — Все в порядке. Не бойся.

Ему показалось, что он слышит долгий вздох.

— Ну, — сказал Сефлунс, — что делать будем?

— А ты давно стены поднимал, Сефлушка-гнилушка?

— Очень мне надо стены поднимать! Я не взломщик, как некоторые.

— Кто взломщик? — разъярился Фуфлунс.

— А кто спер из храма Танит алмаз хаддахской царевны?

— Я для дела взял… Если бы Карфаген не завоевали… Сам знаешь, что могло быть. Ганнибал — кровавый пес. Не хуже Бьярни.

— Вот объясни, Фуфлунс, какое тебе дело до Карфагена?

Фуфлунс уперся кулаками в бедра и спросил в упор:

— Будем болтать про какого-то Ганнибала или все-таки будем делать дело?

— Отойди, — не глядя на него, сказал Сефлунс. Не дожидаясь, пока друг уступит ему место, он отстранил его рукой так, что Фуфлунс чуть не упал.

— Синяка, — позвал Сефлунс, — ты хорошо меня слышишь?

— Да, — отозвался Синяка тихо.

— Ты сам ничего не можешь сделать?

После короткой паузы он ответил:

— У меня не получается. Очень больно. Тошнит все время.

— Иди в стену, — сказал Сефлунс. — Я попробую ее раздвинуть. Только иди быстро и прямо на меня. Ничего не бойся. В худшем случае ты ударишься, и все.

— В худшем случае меня повесят, — сказал Синяка.

— Вот только не надо, не надо глупости говорить! — нервно встрял Фуфлунс.

Сефлунс ухватился руками за кирпич и уперся лбом в стену, вытаращив свои круглые глаза и шевеля губами. От напряжения жилы на его шее вздулись. Затаив дыхание, Фуфлунс следил за ним. Через несколько секунд стена разбухла, как тесто.

— Иди! — крикнул Сефлунс, задыхаясь.

В стене появился подвижный комок, потом второй. Руки. Они отчаянно протискивались сквозь тугую материю. Сефлунс заскрежетал зубами.

— Быстрее, — выдавил он.

Резкий толчок выбросил Синяку прямо в объятия бога, и оба повалились на булыжник. Синяка тяжело дышал. Сефлунс встал на ноги и посмотрел на него с сомнением.

— По-моему, он умер, — сказал Сефлунс.

Фуфлунс подошел ближе, пожал плечами.

— Ничего определенного сказать не могу. Не оставлять же его тело врагам. Взяли!

Сефлунс подхватил Синяку за плечи, Фуфлунс за ноги, и боги дружно затопали по городу, бросая по сторонам угрожающие взгляды.

Было тепло и пахло козьей шкурой. Где-то внизу уютно и тихо позвякивала посуда. Синяка заворочался и сразу ощутил невыносимую боль во всем теле. Чародей чертов, подумал он, сам себя вылечить не могу. Однако предстояло еще выяснить, где он находится. Синяка с трудом припомнил все случившееся за последние сутки. Кто-то помог ему выбраться из тюрьмы и унес сюда. Кто? Синяка подумал о Торфинне. Но в Кочующем Замке не может быть так тепло, и там никогда не было такого запаха…

Синяка сел и тут же резко стукнулся о потолочную балку. Громко вскрикнув, он рухнул обратно на козьи шкуры и прикрыл глаза, перед которыми поплыли огненные спирали.

Посуда перестала звякать, и чья-то большая тень закрыла свет. Синяка с трудом разлепил ресницы. Смутно, сквозь мглу и оранжевые искры, он разглядел знакомую безобразную рожу великана.

— Не узнаете меня, господин? — добродушно пророкотала рожа. — Пузан я. Великан ваш, персональный и до гроба преданный.

Синяка слабо улыбнулся.

— Давно я здесь?

— Не извольте беспокоиться. Давно. — Великан заботливо поправил козью шкуру. — Лежите, господин Синяка, спокойно. Это Пузанова сопка. Вы на земле Ордена.

Синяка не ответил, уронив голову на желтоватый мех. Он еле слышно простонал, вспоминая, как Вальхейм уходил из подвала вместе с тем высоким пьяным офицером Завоевателей. Тот явился именно за капитаном. Ну да, смутно подумал Синяка, он же назвал его по имени. И увел. А я валяюсь здесь…

Синяка попытался встать, опять забыв о балке, и ударился вторично. В глазах почернело, и он безмолвно заплакал, изнемогая от бессилия. Сквозь ресницы он смотрел, как слезы сползают в жесткий мех.

В хибаре горела керосиновая лампа. Великан чистил картошку, неумело держа ее в огромных грубых пальцах. По бревенчатым стенам висели связки сушеного укропа. В углу в кадке находилась капуста домашнего квашения. Выгоревшие ситцевые занавесочки слегка шевелились на сквознячке.

Громко хлопнула низкая дверь, и в хибаре появился Ларс Разенна. Великан мотнул головой в сторону печки. Великий Магистр сразу озаботился.

— Ну, как он?

— Спят, — с тяжелым вздохом произнес Пузан. — Умаялись.

— Кто спят? — не понял Разенна. — Разве их там несколько?

— Господин Синяка спят, — пояснил великан.

— Я не сплю, — хрипло сказал Синяка, не решаясь пошевелиться.

Разенна стремительно подошел к нему.

— Жив? — сказал он. — Говорить можешь?

— Могу.

— Где Анна-Стина?

Этого Синяка и боялся.

— Не знаю, — сказал он с трудом.

Ларс отчетливо скрипнул зубами.

— Бьярни залил кровью весь город, — сказал он, отходя от печки и тяжело падая на скамью рядом с великаном. — Я только надеюсь, что она погибла во время разгрома и не попала к нему в лапы.

Наступило мрачное молчание. Потом великан решил немного разрядить обстановку беседой на хозяйственные темы и указал на пустое ведро.

— Воды нет, — произнес Пузан.

У Разенны тут же изменилось выражение лица.

— Не понял, — сказал он. — Богов полон дом, а ты Великому Магистру на какую-то воду намекаешь.

— Да нет, я так… к слову пришлось, — струсил великан.

Ларс покачал головой.

— Холуйская у тебя душа, Пузан. Думаешь, если твой хозяин здесь, так нас можно уже ни в грош не ставить?

Пузан побагровел и начал путано объяснять, что господину Синяке предан до гроба, но за водой сам пойдет, просто вот подумалось. Ведь и картошку нужно почистить, и к колодцу сходить, покуда господин Синяка спят, умаявшись. А так он, Пузан, конечно же, безмерно предан и всецело уважает.