Роберт Сальваторе - Проклятие демона

Нет, подумал магистр. Нет, не Бог покинул свою церковь; это церковь свернула с пути, предначертанного Богом. Ее скороспелые пастыри готовы пасть ниц перед вором и убийцей Эвелином. В свое опасное шутовство они затянули даже тех, кто не верил ни в святость Эвелина или Джоджонаха, ни в приписываемое этим двоим жалкое послание, полное разглагольствований о сострадании и человеколюбии. Мало того, эти новомодные пастыри спят и видят скорую канонизацию Эвелина, а вместе с ним и Джоджонаха! Браумин и его дружки взлетели слишком высоко, получив изрядную власть в ордене. Но чем заслужили они эти высокие посты? Только тем, что оказались в нужном месте, когда светские силы королевства уничтожали их злейшего противника — Маркворта! Теперь они договорились до того, что церковь, дескать, должна стать нянькой для народа! И все верят в эту болтовню.

Впрочем, как понимал Де’Уннеро, церковь уже стала такой. Новым вождям захотелось утирать черни слезы и сопли. Но смотрите: Бог указывает на всю глупость и ничтожность ваших заблуждений, к чему приводят мягкотелость и слезливая сентиментальность. Де’Уннеро помнил детские наивные слова старых песен, повествующих о чуме. Как и любой монах ордена Абеля, он знал о том, как в былые века люди боролись с розовой чумой. Разумеется, магистр знал и то, что излечить удавалось лишь одного из двадцати заболевших. Монахи, пытавшиеся помочь больным, заражались и умирали — каждый седьмой из пытавшихся бороться с чумой.

— Интересно, был бы Эвелин Десбрис среди тех, кто с камнем души в руках бросились спасать чумных больных? — спросил себя Де’Уннеро.

Ответ он знал: непременно. Да, окажись сейчас Эвелин в Сент-Гвендолин, он первым бы бросился за монастырские ворота и сделал бы все возможное, пытаясь хоть кого-нибудь спасти. А дальше? Дальше он неизбежно заразился бы сам, и через неделю-другую смерть пресекла бы его благородные попытки.

«Вот так-то, Эвелин, — думал Де’Уннеро. — И когда бы твой труп бросили в костер, чтобы твоя гниющая зловонная плоть не заражала других, кем бы тебя назвали: святым или глупцом?»

Сейчас, стоя на гребне холма и глядя на толпы обреченных, Маркало Де’Уннеро с удивительной ясностью понял очень и очень многое. Он увидел, как гордыня и самонадеянность — самые страшные из всех грехов — проникли и поселились в благородных, казалось бы, сердцах братьев, ратующих за человеколюбие.

Совсем не такой видел будущую церковь Маркворт, и не за такую церковь он боролся, будучи отцом-настоятелем. По правде говоря, Де’Уннеро никогда особо не поддерживал многие из начинаний, затеваемых Далебертом Марквортом. Но он всегда признавал, что этот человек по крайней мере старался удерживать церковь на правильном и праведном пути. Маркворт понимал: церковь призвана управлять и наставлять, а не утешать.

Братья церкви Абеля являлись глашатаями Бога и потому должны были в первую очередь проявлять заботу о душе, а не о бренной плоти. Их сострадание должно было направляться не на земную жизнь, но на жизнь, ожидавшую человека после смерти. Каждый день приносил людям страдания, каждый день кто-то из них умирал страшной и мучительной смертью. Но не это было важно, считал Де’Уннеро. Приготовление к неизбежной смерти заключалось в очищении души, ибо телу все равно было суждено сгнить и исчезнуть. И теперь — эти новые веяния и новое видение роли церкви! Оказывается, «ошибки» Эвелина не были ошибками, и его вполне можно причислить к лику святых! Дальше — больше. Оказывается, священные самоцветы не являются исключительной собственностью ордена Абеля, и их назначение — облегчать и врачевать в первую очередь телесные, а не духовные недуги! Маркало Де’Уннеро слышал громкий голос, даже крик, обращенный к нему: его возлюбленная церковь не просто сбилась с дороги. Она целиком поменяла направление и теперь двигалась не к Богу, а к демону-дракону.

Маркало Де’Уннеро переживал момент прозрения. Теперь он знал, что ему делать или хотя бы за что бороться. Но с чего начать?

Он стал внимательно рассматривать лагерь чумных больных. Десятки, сотни обреченных. И длинный цветник, устроенный перед воротами монастыря, так называемый цветочный кордон . Ученые монахи и светские лекари еще в давние времена пришли к заключению, что чума распространяется главным образом вследствие зловония, исходящего от больных. Лучшей преградой на пути смертоносного запаха были признаны определенные сочетания цветов, обладающих сильным и стойким ароматом. Нынешняя эпоха ничего лучшего предложить не могла, и поэтому в ход снова пошли цветочные кордоны.

Де’Уннеро повернулся в противоположную сторону. Он стоял на дороге, которая вела прямо к центральной площади большой деревни, раскинувшейся в долине к северу от монастыря. Де’Уннеро зримо представил, как жители ходят по улицам, плотно прижимая к носу букетики цветов — крохотные средства защиты, уменьшенные копии цветочных заграждений. И на лице каждого — отчаяние и откровенный ужас.

Магистр, который к этому времени вернулся в человеческий облик, направился в деревню. Там на рынке он купил себе букетик цветов. Невзирая на мрачные времена, а точнее благодаря им, на рынке шла бойкая торговля. Из деревни Де’Уннеро вернулся на гребень холма. Впервые за все время, что он покинул Санта-Мир-Абель, магистр пожалел, что не взял с собой несколько самоцветов, чтобы расчистить себе путь в монастырь через лагерь зачумленных. Пришлось вновь наполовину превращаться в тигра. Де’Уннеро сморщился от боли, когда нижняя часть его туловища и ноги стали приобретать очертания лап гигантской кошки. Сильные и мускулистые, эти лапы могли мгновенно унести его прочь от любой опасности.

Он осмотрел сутану и убедился, что она надежно скрывает тигриные лапы. Затем Де’Уннеро быстрым шагом двинулся через поле, стараясь подальше обходить весь этот чумный сброд. Но больные потянулись к нему со всех сторон: одни стонали, другие едва шевелили губами. Сперва ему удалось держаться в стороне от больных, но когда несколько человек образовали круг с целью преградить ему путь к монастырю, Де’Уннеро стремительно прыгнул, легко разметав их в стороны. Мягко приземлившись, он побежал по направлению к цветочному кордону.

— Стой! — раздался крик с монастырской стены.

Де’Уннеро замедлил шаг. Несколько монахов нацелили на него арбалеты.

— За цветочный кордон не заходить!

— Знай же, дурень, что я — магистр Де’Уннеро из Санта-Мир-Абель! — проревел монах и перепрыгнул через заслон из цветов.

Он слышал, как арбалетчики что-то крикнули двоим крестьянам, которые, как и он, попытались перепрыгнуть через цветочный кордон. Затем, к своему удовлетворению, он услышал щелчки выстрелов. Сзади отчаянно закричали. Хорошо, хоть здешние братья не утратили мужества и знают, как себя вести, — подумал Де’Уннеро.