Марина Казанцева - Красный Кристалл

Хотя, с другой стороны, всё легче — не придётся терпеть возле себя эту скользкую, как гадюка, тварь. С самого начала, все те месяцы, что длился Жребий, Лён с тяжёлым сердцем представлял себе, как и далее путь его будет проходить в паре с этим проходимцем. Теперь же, когда первая злость прошла, он почувствовал облегчение оттого, что избавился от Лембистора. Так что, не о чем переживать — он уже на полпути к Пафу. Первая часть испытаний закончена, и что с того, что вторая не оказалась легче?

Лён перевернулся на бок, махнул рукой на гроздь светлячков, чтобы те потухли. В дубовой комнатке было уютно и приятно пахло, в маленькое круглое оконце заглядывали лунные лучи, хотя самой луны видно не было. На полу, застеленном простым полосатым половичком, лежал светлый лунный овал, пересечённый крестом. Кровать, на которой когда-то спал Долбер, была целиком вырезана из дерева — не то, что корзины, в которых спали младшие ребята. Травяной тюфяк слегка шуршал при движениях и издавал тонкий аромат болотных ирисов, шиповенных лепестков, мяты и шалфея. Подушка была наполнена таким же душистым сбором. Хотя это и не то, что в жилище Магируса, но воспоминания о лесной школе Фифендры никогда не выветрятся из памяти Лёна.

Когда-нибудь у него будет собственное жильё — когда он устанет от странствий и приключений и решит осесть на одном месте и заняться магическим ремеслом, как это делают другие волшебники. Но пройдёт немало лет до того времени, когда ему надоест мотаться по Селембрис.

В открытое окно задувал лёгкий ветерок, принося запахи ночного леса, слышались голоса птиц, шелест лиственного моря. Очарование Селембрис, нескончаемая радость, весна души…

Как всё-таки повезло ему, что он родился волшебником. Это редкий дар среди людей. Кто-то из его предков был магом. Кто-то в своих странствиях между миров забрёл на Землю, оставил там потомство и покинул этот мир, чтобы никогда не вернуться — только так сохраняют волшебники своих детей. Потомство магов непременно находит путь в волшебную страну, поскольку однажды в ком-то из потомков мага таинственный ген просыпается и сообщает своему владельцу удивительную власть. И тот должен сохранить этот дар, передать его своим потомкам с тем, чтобы никогда их более не видеть. Тяжелое бремя, которое несут дивоярцы, плата за могущество.

«Неужели и друзья магов подвержены этой неизбежности?» — думал Лён, не в состоянии заснуть от своих мыслей.

Ведь дядя Саша, который вовсе не был ему родным, тоже погиб. «Ты любил его», — сказала Брунгильда. Пафа он тоже любил, как брата. Возможно, его трагическая судьба есть следствие этой привязанности. Не потому ли и Гедрикс лишился и друга, и любимой? А если так, то судьба любого волшебника ужасна — он обречён на потери. Что остаётся: жить отшельником, как Магирус, или отсылать от себя учеников, как делает Фифендра? Как разрешают эту неразрешимую проблему дивоярцы?

«Расстался бы я со своим даром, чтобы сохранить родных? — мучительно думал Лён в своей бессоннице. — Не знаю, не знаю…»

Но, если есть средство оживлять умерших… Если Живой Кристалл может это делать… Один Кристалл — одну жизнь. О, если бы такое могло совершиться! Ведь он же знает, что бриллиантов, подобных тому, в котором обитала Гранитэль, не столь уж мало!

Одушевлённый кристалл есть Исполнение Желаний! Он всемогущ! Эльфийская принцесса, которую он знал под именем Пипихи — разве она не осталась на вершине Наганатчимы? Отчего же не попросить её об услуге? Ведь она неплохо относилась к Лёну, хотя причина этого ему неизвестна. Возможно, он просто был единственным человеком в её окружении, который был ей душевно близок.

Был Лазарь, который улизнул в Кристалл от худшей доли или просто по злобности характера. Был собиратель эльфийских камней Румистэль, который сделал это занятие своей работой — зачем ему это было нужно?

«Когда я сделаю своё дело, спасу Пафа, я буду искать эльфийские кристаллы, — решил Лён про себя, — Кто знает, может быть, однажды произойдёт то, о чём я боюсь мечтать. Возможно, смерть не бесповоротна. Если реально вернуть Пафа, отчего бы не вернуть и маму с Семёновым?»

Полёт, полёт! Над лесом, над горами, над зеркальными осколками озёр, над равнинами, долами, над серебряными дугами широких рек! Крохотные домики, сбегающие со склонов, ниточки дорог, красные крыши городских построек, словно просяные зёрнышки в песке! Так высоко Лён не летал ни разу — не было нужды. Теперь холодный ветер обжигает щёки, а из глубины небес сияет величественное и могучее светило. Давно же он не чувствовал такого единения с фантастической реальностью Селембрис — заботы затягивали, мучила печаль. Только что, садясь на своего крылатого коня, он чувствовал в душе стеснённость, предчувствия тревожили его, неизвестность угнетала, в ночной бессоннице кружилась голова, и вот Сияр сам понёсся ввысь, словно возмущался настроению хозяина, как малодушию. Широкие крылья, в размахе метров пять, словно вскипятили воздух, отчего прозрачные клубы заставили полечь траву, и вот из древних седых сосен, из тьмы лесной, из сырости болотной, из запахов нехоженого леса, из молодых дубов вознёсся дивный конь, как волшебное видение, как кристально-яркий сон. Широкими кругами он уходил в сияющее небо, и синий плащ всадника реял на ветру. Если кто видел это, то недолго любовался, потому что крылатый лунный конь скоро скрылся из виду, словно растворился в облаках. В какую сторону лежал путь дивоярца — неизвестно.

Мгновение назад внизу была картина наступающего утра, солнце выходило из-за горизонта, изгоняя тени с равнин и бросая блики на речные воды, как всё в одну секунду изменилось. Теперь Сияр летел вслед уходящему светилу, красный диск которого садился в длинные лиловые полосы вечерних облаков. Горел огнём закат, и островерхие леса казались строем тёмных копий. И речка убегала в горные ворота, как будто торопливо уносила прочь от чужих глаз несметную сокровищницу рубиновых, розовых, лиловых, фиолетовых самоцветов. За каменными столбами далеко простиралась лесистая равнина, она уходила к западу и беспросветно-черной полосой подхватывала отяжелевшее от дневных трудов солнце. Ни искорки, ни капли света в этом лесном царстве, как будто нет там ни жилья человеческого, ни самого духа людского — дикость и тишина.

Как далеко находилось это место от лесов Фифендры — неизвестно. Но в первый миг показалось, что внизу ничего не изменилось, кроме одного: раннее утро сменилось на поздний вечер. На самом деле это было не так — местность явно была другая. Перенос совершился в один момент — это совершенно несложно для перстня, который называется Исполнение Желаний.