Марина Казанцева - Жребий Судьбы

— Чокнутая она. — заключил Василёк, с удовольствием поедая с ножа горячую колбаску. — Сумасшедшая, одним словом.

Поскольку путь Жребия лежал через шайку мутузников, пришлось Лёну вписываться в коллектив. Через городок они проезжали мимоходом, да как не остановиться и дать на рыночной площади представление?! Вот назавтра проспавшиеся от выпивки пройдохи с утра пораньше отправились договариваться об установлении помоста. Были у них при себе и крепкие лошадки, и хорошие повозки. А у Лёна своего коня не оказалось, правда, никто и не спросил, что делает в городе пешим такой нарядный господин. Мало ли что — у каждого свои дела.

— Ты что умеешь делать? — спросил его Ганин Тотаман.

— В смысле? — не понял Лён.

— В смысле кормёжку надо отрабатывать. — пояснил атаман. — Будешь фокусы показывать.

Какие же фокусы ему показывать? Какие хочешь, сказали ему — главное, публику потешить.

И вот на площади установили дощатый помост, а за ним — балаган с занавесками — так сказать, костюмерную. И к вечеру собралась толпа народу.

Василёк вовсю наряжался для представления. Он надел сплошное обтягивающее трико, раскрашенное в яркие цвета. На костюме были нашиты алые лоскутья шёлка, так что при каждом движении казалось, что Василёк пылает, как костёр. Лицо его скрывалось за алой маской, а волосы — под шапочкой с ворохом петушиных перьев.

— Вот так! — воскликнул Василёк, ловко исполнив сальто в ограниченном пространстве балагана. Он тут же выскочил за занавеску, и снаружи донеслись вопли публики и рукоплескания. Весело заголосил рожок, запели скрипки, заквакала валторна. Судя по всему, выступление Василька вызвало большой восторг в публике.

— Готовься, тебе через номер. — быстро бросил Лёну запыхавшийся артист. Он скинул маску и колпак, что-то накинул на себя, напялил низко шапочку и быстро выветрился в заднюю дверь возка.

На помосте уже звонко играли саблями — похоже, разыгрывалось мастерское представление с боем. Свист клинков, удары, крики — так и сыпались со сцены, возбуждая нервы и волнуя кровь. Лён тоже втянулся в эту игру и лихорадочно ворошил кучу реквизитов. Он выбрал чёрную атласную одежду и такой же плащ, подбитый алым шёлком. Вырвал широкую алую маску из вороха масок, висящих на стене, и в порыве вдохновения надел на голову серебряный тюрбан с пером.

— Давай! — бросил ему конферансье, заглянув в палатку.

Лён в панике заметался по кибитке, не зная, каким будет его первый номер. Взгляд его упал на ведро с водой, поставленной для взмыленных артистов. Мгновенно вспыхнул в памяти недавний эпизод. В следующую секунду он вышел под свет факелов, которые разгоняли осеннее ненастье. Дул холодный ветер, но щёки Лёна пылали непонятно отчего.

Он увидел перед собой толпу и на мгновение опешил, но музыканты-ловкачи моментально подобрали под его костюму замысловатую восточную мелодию. И он почувствовал, что входит в неведомое ему таинство балаганной мистерии.

— Бадью с водой. — шепнул он конферансье, и тут же перед ним возникла та самая бадья из повозки.

Некоторое время он развлекал публику тем, что вызывал на кончиках пальцев маленькие огоньки, потом стал перебрасывать их в воздухе, потом они стали соединяться в гудящие языки пламени, которое возносилось в небо, отражаясь в глазах зрителей. Пламя бегало, как огненные мыши, по всей фигуре мага, вызывая в толпе крики страха и восторженные вопли. Наконец, Лён весь окутался иллюзией пламени и в следующий момент уже раскланивался.

Следующим трюком было обращение воды в вино. Бадья была поставлена на самый край помоста.

— Ну, кто желает проверить — точно ли в ведре вода?! — весело спрашивал ведущий. Нашлись желающие и провозгласили, что точно — чистая вода.

Лён отступил от ведра как можно дальше, чтобы никто не заподозрил, что он что-то сыпет в воду. Зрители так и впились глазами в прозрачную воду. Музыка стала выделывать что-то колдовское.

На виду у всех факир сделал пасс рукой и выкрикнул непонятные слова. Жидкость чуть слышно всколыхнулась, но осталась прозрачной. Раздались смешки, но Лён, уверенный в своём мастерстве, крикнул:

— Рюмки!

Откуда взялась такая прорва стаканчиков, рюмок и стопариков — просто непонятно — как будто конферансье заранее был готов к такому фокусу. Но все бросились пробовать то, что было в ведре.

— Ух, крепка! — крикнул кто-то, и сзади стали напирать с желанием попробовать волшебной воды.

В ведре оказалась чистая водка. Публика обрадовалась дармовщине и давай лакать! Потом, счастливая и благодушная, огромными глазами смотрела на фокусы мага. Летали огненные птицы, взвивались над головами зрителей трепещущие флаги, мчались огненные колесницы, плыли, покачивая огненными парусами, величественные каравеллы. Возникали и пропадали среди пылающих волн таинственные острова. И в завершение всего сам маг обернулся совой и облетел, бесшумно трепеща крылами, под тихий стон публики вокруг площади и испарился в ночном небе.

— Ну ты и мастер! — восхищённо сказал ему Василёк, когда Лён, свернув в ком плащ и тюрбан, никем не узнанный из публики, подходил к заднику кибитки. — Недаром тебя Фифендра так любила!

Польщённый Лён отправился в толпу посмотреть, что там будет дальше.

На сцене под светом факелов сидела на задрапированном столике Пипиха. Девушка была одета в василькового цвета платье, её седые волосы были распущены и слабо посверкивали при свете факелов. Глаза Пипихи мечтательно смотрели поверх голов толпы, а губы что-то тихо лепетали. Она была так неестественно прекрасна, так легка, так необычна, что Лён невольно задержал дыхание, пытаясь уловить хоть слово из её песни.

Музыка потихоньку отступала, оставляя девушке простор, и постепенно над притихшей толпой поплыли звуки песни. Завораживающий мотив, тягучие потоки незнакомых слов. Пипиха была в трансе. Она поднялась на ноги и словно устремилась в небо. Её губы пели, её руки поплыли в волнистом танце лебединого крыла. Лён явственно увидел, как её босые ноги оторвались от опоры, и Пипиха медленно начала вращаться в воздухе, раскидывая вокруг себя поющие волны серебряных потоков. Из лёгких рукавов выросли синие перья, а руки превратились в крылья, и вот над дощатой платформой, над факелами, над кибиткой закружилась синяя птица с лебединой шеей.

— Тоззим элле, тоззим элле, лайвм аллаве… — услышал впавший в оцепенение Лён и понял смысл:

— Мой дом, мой дом, прощай навеки…

Впавшая в транс толпа на площади исчезла с глаз его, темнота небес разлетелась, разверзлась светлым днём. И он увидел себя стоящим на башне замка Вайгенер. А рядом с ним — женщина в синем.

— А лаэллим, а тоэвим, а ланнэлим…