Марина Казанцева - Жребий Судьбы

— Только имя моё оказывается, вовсе не Долбер. — с удивлением признался он. — Камень сказал, что раньше меня звали Александер, а Долбером меня назвала Фифендра, когда не обнаружила во мне толка.

— А ты, Лён? Решишься? — спросил Фазиско, с интересом глядя на молодого мага.

— Я ничего не забывал. — ответил тот. — Забвение, насланное Фифендрой, прошло само собой.

— Смотри, пожалеешь: был у Орорума и не спросил. — предупредил Фазиско.

Тогда Лён нехотя забрался на каменное кресло. Не очень ему нравилась эта затея — не терпелось пуститься в путь, найти Лембистора и избранника Жребия. Может, это будет достаточно плохой человек, чтобы его не жалко было отдать демону.

Виски слегка сдавило, а воздух сделался тяжёлым. Перед глазами вдруг вспыхнула картина: как будто Лён идёт по прекрасному замку, похожему на счастливый сон. Ступени словно торопят его, так что он не успевает даже разглядеть, что по сторонам — только остаётся ощущение чего-то необыкновенного. Но вот приближаются широкие створки двери, целиком вырезанной из полупрозрачного нефрита. Сами створки похожи на крылья бабочки, а проём двери весь обложен самоцветами. Открылись двери, и в глаза Лёну ударил нежно-розовый поток утреннего света. Да, утреннего, потому что когда он двигался по коридору, то за его широкими окнами пламенела ранняя заря. И вот он входит в небольшое круглое помещение, оглядывается и видит, что дверь таинственно исчезла. В комнате вообще нет ни входа, ни выхода — только четыре высоких прямоугольных витражных окна, а в центре стоит золотисто-розовый камень. Но Лёна больше всего интересуют окна. Витражи содержат изображения человеческих фигур, и выглядят они настолько натурально, что кажется, изображение смотрит на гостя странного дворца.

Вот Лён подходит и протягивает руку к первому из них. Пальцы касаются прохладного стекла, и человек на витраже вдруг приходит в лёгкое движение: он смотрит на Лёна ярко-синими глазами и чуть улыбается. Его волосы кажутся седыми, но на самом деле они — пепельные. На человеке красивая одежда и плащ из черно-бурой лисицы. И Лён вдруг понимает, что видит не кого иного, как Гедрикса! Говорящий-Со-Стихиями! Но его уже влечёт ко второму окну.

И второе изображение ему знакомо. Он помнит этот лазоревый кафтан с широкой вышивкой серебром, эти волосы цвета терракот, эти васильковые глаза. Да это же царевич Елисей! Он смотрит на Лёна и во взгляде царевича возникает узнавание. Он помнит Лёна! Он тоже говорил к стихиям! Ветер, Солнечный свет и Месяц — вот те, кто откликался на зов его!

А вот и третье окно. Кто же в нём? Неужели Иван-Коровий — Сын? Но нет, там изображён кто-то незнакомый. Глаза у него не синие, а цвета дикой вишни, прекрасные волосы — ярко-каштановые. Одет он не в синее, не в чёрное, а во всё коричнево-красное, словно источает огонь. Он всматривается в Лёна, словно хочет понять, кто перед ним. Но Лёна уже влечёт к четвёртому окну. Он снова видит фигуру, но не успевает рассмотреть — ему вдруг делается плохо. Его душит что-то, воздух сделался тягучим, виски ломит так, что нет сил терпеть. Лён делает усилие и соскальзывает с кресла.

— Мы думали, что ты уж помер! — раздался в тишине взволнованный голос Долбера. — Зачем так долго терпел?

— Что ты видел? — с нетерпением спросил Фазиско.

— Не пойму. — ответил Лён, садясь и потирая ноющие виски. — Только это вовсе не прошлое. Я видел что-то непонятное.

Он не хотел рассказывать товарищам о своём видении и отделался общими фразами.

Три путника поспешили удалиться от Орорума.

— И что теперь? — спросил у Фазиско Долбер. — Вернёшься к своим родителям или будешь искать настоящих?

— Я отправляюсь в путь. — просто ответил тот. — Раз я принц, мне стоит поискать принцессу. Я верю в чудо и знаю, что найду свою судьбу.

В его простых словах было подлинное благородство, Ручеро так уверовал в судьбу, что даже манеры его изменились. От Орорума вышел совсем иной человек. Он больше не напоминал услужливого приказчика, а приобрёл свободные движения высокородного человека. Видимо то, что он увидел, перевернуло его внутренний мир.

«Да, Орорум — это далеко не шутка.» — подумал Лён, вполне понимая такое преображение недавнего знакомца.

А Долбер-Александер как раз немного сник. Его надежда на благородное происхождение не подтвердилась. Надо же — подкинуть в лес ребёнка из-за дохлой свиньи!

Долина Орорума давно осталась позади, а вместе с ней и туманы. Теперь дорога была свободна и просматривалась далеко вперёд.

Леса Селембрис — есть ли что прекраснее и диковиннее их? Мощные громады, напоминающие застывшие морские валы густо-зелёного цвета. Величественные скалы, поросшие сосняком, богатырские дубравы, возвышающиеся на холмах. И реки — чистые реки, светлые русла, пышные берега. Как же хорошо тут, как необыкновенно чудно! Век не покидал бы я тебя, моя Селембрис!

Казалось, радостям пути не будет конца. Все трое прекрасно проводили время: охотились, купались, сидели у костра. Но вот дорога постепенно стала повышаться, уходить от реки и взбираться на крутой безлесый холм.

— Давайте осмотрим с высоты местность! — предложил Фазиско и первым поехал по тропинке.

Кажется, они опять забрались на скалу, только поросла она не лесом и даже не кустарником, а множеством мхов и сухих лишайников.

«Совсем как у Наганатчимы» — подумал Лён. Но воздух здесь был иной — гораздо легче и свежее.

— Вот это раз. — заметил Долбер. — Похоже, здесь когда-то было жилье.

Вершину холма действительно занимали грандиозные развалины. Камень давно обвалился, не оставалось ни одной целой стены, ни одной башни. Можно было только предполагать, как выглядели когда-то эти постройки.

— Нечего нам тут делать на ветру. — заметил Долбер, немного походив по развалинам. — Давайте возвращаться.

Но неугомонный Фазиско уже успел обойти бывший замок стороной и тут оттуда донёсся его крик. Товарищи поспешно бросились ему на помощь.

— Что это?.. — ошеломлённо проговорил Долбер при виде страшной картины.

Подоспевший Лён тоже испугался, а Фазиско вообще безмолвствовал.

На холме, в стороне от развалин, вросла в землю плоская наклонная скала, и вот в этой скале утопали, как в воде, три фигуры. Три девушки. Одна ушла в камень по пояс, вторая — по грудь, а третья — по шею.

Поначалу товарищам показалось, что это просто статуи, но тут крайняя — та, что погружена в камень по шею, открыла глаза, и троих путников пробрала дрожь. В её взгляде было страшное мучение, как будто она терпела пытку. Она едва ли осознавала, что видит перед собой людей. Глаза её некоторое время туманно смотрели вдаль, потом опять закрылись.

— Так они живые! — в ужасе воскликнул Долбер.