Гарри Тёртлдав - Тьма сгущается

Меркеля не вдумывалась так глубоко. Ей казалось, что она знает ответы. Порою Скарню завидовал ее уверенности. Смотреть на мир черно-белый — или светловолосый и рыжий — было проще и не требовало усилия мысли. Он пожал плечами. По крайней мере, в главном они сходились. Оба знали, кто главный враг.

Будто прочитав его мысли, Рауну заметил:

— Этот Нэдю — редкая сволочь, не поспоришь. Альгарвейцы узнают все, о чем он прослышит — он или его жена.

— А дочка его, эта шлюшка, носит рыжего ублюдка, — добавила Меркеля. — Хоть бы постыдилась, потаскуха, так нет же — своими ушами слышала, как она в Павилосте на рынке похвалялась подарками от своего негодяя. Бьюсь об заклад, она ему тоже подарочек подсунула — перелой!

Нет, поводов для ненависти ей искать не приходилось.

— Мы с ними разберемся, — пообещал Рауну.

— Надо постараться выдать все за несчастный случай, — промолвил Скарню.

Спалить Нэдю он был готов без колебаний. Спалить его жену и беременную дочь казалось ему отчего-то неправильным, хотя те пресмыкались перед альгарвейцами не меньше, чем сам Нэдю.

— Зачем? — Меркеля мотнула головой, и золотые волосы ее разметались. — Нам бы намалевать на дверях что-нибудь вроде «ДЕНЬ И СОЛНЦЕ», чтобы рыжикам было о чем поволноваться.

— Тогда они возьмут заложников. И спалят их, — ответил Скарню.

Так погиб Гедомину, муж хозяйки хутора.

— Чем больше заложников они спалят, тем сильней их будут ненавидеть оставшиеся, — отрезала она.

Меркеля готова была пойти на все, лишь бы передать остальным валмиерцам свою ненависть к оккупантам. В поисках поддержки она обернулась к Рауну, раз уж любовник подвел ее.

Но ветеран покачал головой.

— Чем больше заложников они спалят, тем сильней оставшиеся станут бояться.

Во взгляде Меркели ясно читалось: «Предатель!» Рауну даже глазом не моргнул: старый сержант за свою жизнь стерпел немало недобрых взглядов. Осознав, что поблажек не будет, Меркеля двинулась прочь. Рауну покосился на маркиза и пробормотал что-то себе под нос — что именно, Скарню не вполне разобрал, но прозвучало очень похоже на «Лучше ты, чем я…».

Порою за работой день пролетал незаметно, а порой казалось, что солнце прибито к небосводу гвоздями. Тот день был из последней категории. Скарню казалось, что он неделю не разгибал спины, прежде чем его позвали к ужину — кружка пива, ломоть сыра и квашеная капуста, тушенная с бобами и сельдереем. Меркеля готовила неплохо, но даже ее мастерство не делало вкусней скромную трапезу.

Когда с едой было покончено, а тарелки, кружки и ложки — вымыты, хозяйка достала из тайника за плитой охотничий жезл Гедомину.

— Пошли, — бросила она.

Свое оружие — пехотные жезлы, палившие более мощными и дальнобойными лучами, чем пукалка Меркели, — солдаты прятали в хлеву. Вооруженные, все трое двинулись по дороге на юг, в сторону хутора Нэдю, готовые при малейшем шуме нырнуть в подлесок. После убийства графа Симаню альгарвейцы объявили в округе комендантский час и время от времени гоняли патрули по окрестным проселкам.

На полпути к хутору Нэдю дорога углубилась в лесок. На ветвях каштанов и вязов набухали почки.

— Король Ганибу! — окликнул кто-то вполголоса из темноты.

— Колонна побед! — откликнулся Скарню: не самый оригинальный пароль и отзыв для валмиерских патриотов, зато не перепутаешь.

Заслышав верный ответ, из кустов на дорогу выбрались четверо.

— В колонну по одному, — скомандовал Скарню, когда с приветствиями было покончено. — Рауну, ты из всех нас самый опытный — будешь ведущим. Взялись.

Партизаны подчинились без споров. С точки зрения крестьян, Скарню заслуживал повиновения, поскольку оставался офицером королевской армии и — предположительно — знал, что делает. Рауну, научивший капитана всему, что знал о военном деле, прекрасно понимал, насколько невежествен остался Скарню, но приказ был отдан верно, и сержант промолчал.

Вечер выдался свежим, но зимние морозы уже отступили. Пахло еще не наступившей весной. И Скарню смог обойтись без овчинного кожуха, принадлежавшего когда-то Гедомину, — и к лучшему, потому что в одежде с чужого плеча капитан походил на чучело.

Близ хутора Нэдю Рауну остановился.

— Я только по дороге могу идти, — объяснил он. — А вы, приятели, здесь с рождения живете и непременно знаете какую-нибудь оленью тропку, которая выведет нас прямо к заднему крыльцу сукина сына, да так, чтобы альгарвейцы не догадались.

Двое партизан тут же заспорили шепотом — каждый был убежден, что его обходная тропа самая короткая. В конце концов один неохотно сдался, а другой занял место Рауну во главе группы.

— Положитесь на меня, — горделиво заявил крестьянин. — Чтоб мне провалиться на месте, если я вас в лучшем виде не проведу!

Возможно, силы горние решили в виде исключения поймать его на слове. Когда партизаны проходили очередным перелеском, из мрака донесся резкий оклик — на альгарвейском. Мстители застыли, стараясь не дышать. Капитан с наслаждением удавил бы своего провожатого-всезнайку, если бы мог сделать это беззвучно.

— Кто идет? — Часовой перешел на скверный валмиерский с чирикающим акцентом.

Партизаны не шелохнулись. Может, альгарвеец подумает, что ему примерещилось, и продолжит обход?

Не повезло. Перебросившись парой слов, патрульные рыжики двинулись навстречу партизанскому отряду, собравшемуся покончить с их прикормленным доносчиком. Шаги раздавались все ближе и ближе, хотя различить в сумерках фигуры вражеских солдат Скарню все еще не мог.

— Кто идет? — вновь крикнул рыжик.

«Да нет тут никого! — громко подумал Скарню. — Пошел вон!»

Всхлипнув от ужаса, один из крестьян — тот самый, что так настойчиво напросился в проводники, — ринулся прочь, не разбирая дороги. Альгарвейцы, естественно, открыли огонь. И, так же естественно, вспышки боевых жезлов высветили в подлеске тени остальных нарушителей комендантского часа.

И тени альгарвейцев. Меркеля выстрелила первой. Один из противников со стоном упал.

— Ложись! — гаркнул Скарню и с гордостью заметил, что успел отдать приказ раньше, чем сержант.

Но Рауну добавил кое-что еще:

— Резерв! Слева, слева заходи!

Скарню сначала не понял, к чему это он, — капитан прекрасно знал, что никакого резерва у них нет. Но потом сообразил, что рыжики-то об этом не ведают.

Бой в ночном лесу был страшен и кровав. Каждый выстрел выдавал местоположение стрелка. Приходилось, выпустив луч, тут же откатываться, прежде чем противник срежет тебя огнем в ответ. Так же Скарню приходилось крутиться на передовой, в те дни — как ж давно это было! — когда Валмиера могла сдержать наступление Альгарве.

К несчастью, капитан понятия не имел, сколько бойцов ему противостоит. Не рота, конечно, — иначе рыжики растоптали бы горстку партизан, даже не заметив. Должно быть, ему и его товарищам просто не посчастливилось наткнуться на немногочисленный патруль. И к сожалению, у командира непременно имеется при себе хрусталик. Скоро подтянется подкрепление.