Гарри Тёртлдав - Тьма сгущается

— А что делать? — отозвался Сидрок. Они прошли немного в молчании. Потом Сидрок со злостью отпихнул с пути камушек. — Может, поэтому я не прочь был бы вступить в бригаду Плегмунда, — признался он. — Хоть так удрать… отсюда.

Он развел руками, в точности как двоюродный брат.

Эалстан так удивился, что ничего не ответил. Ему в голову не могло прийти, что кузен способен приглядеться к себе так пристально, а тем более — что у Сидрока может найтись хотя бы на вид разумная причина стремиться в ряды альгарвейской армии. Он не перестал от этого думать, что бригада Плегмунда — ответ неверный, но теперь он, по крайней мере, осознал, на какой вопрос пытается сам себе ответить Сидрок: «Как мне убежать от себя?» Потому что Эалстан и сам часто задавал себе этот вопрос.

Альгарвеец-жандарм на перекрестке вскинул вверх обе руки, останавливая движение.

— Всем стоят! — заорал он на скверном фортвежском.

— Что-то мы сегодня застреваем всякий раз, — проворчал Сидрок в обычной своей манере.

Эалстан кивнул. Он без особой радости уступал когда-то дорогу солдатам родной страны; пропускать части оккупационной армии было и вовсе противно.

Но альгарвейцев-то в показавшейся процессии было немного: охранники с жезлами наперевес. Вдоль по улице мимо застывших на углу юношей брели пленные ункерлантцы. С первого взгляда их можно было перепутать с единоплеменниками Эалстана: такие же смуглые, крепко сбитые, носатые да сверх того — изрядно небритые, отчего они еще больше походили на бородатых фортвежцев.

Сидрок погрозил им кулаком.

— Знаете теперь, каково нам пришлось, ворюги проклятые!

Некоторые ункерлантцы покосились на него, будто поняли, о чем кричит этот мальчишка, — возможно, так и было, потому что говоры северно-восточной части Ункерланта мало отличались от фортвежского. Большинство же молча ковыляли мимо. Щеки их ввалились, взгляды были пусты. Что довелось им пережить?.. Так или иначе, пленным придется перетерпеть еще немало.

— Как думаешь, что рыжики с ними станут делать? — полюбопытствовал Эалстан.

— Да какая разница? Чтоб они вовсе пропали, подлюки! — ответил его двоюродный брат. — По мне, так пусть альгарвейцы им всем глотки перережут, а волшебную силу на зарядку жезлов пустят или там еще на какую пользу.

Он снова погрозил ункерлантцам кулаком.

— Не будет такого, — заявил Эалстан. — Иначе ункерлантцы возьмутся резать глотки альгарвейским пленникам — и что тогда начнется? Вернутся кровавые времена заката империи, вот что.

— По мне, так ункерлантцы лучшего не заслуживают. — Сидрок чиркнул большим пальцем по кадыку и, прежде чем Эалстан успел возразить, добавил: — По мне, так и рыжики лучшего не заслуживают. Чтоб их обоих силы преисподние побрали!

Эалстан отчаянно замахал руками: в нескольких шагах стоял альгарвейский жандарм. Но тот хотя и не мог не услышать подрывные речи, недостаточно владел фортвежским, чтобы понять их. Мимо прошли замыкающие колонну пленники и последние конвоиры. Жандарм взмахнул рукой, словно дворянин, милостиво снисходящий к мольбам черни, и Сидрок с Эалстаном ринулись через улицу вместе с толпой фортвежцев, собравшейся на перекрестке, пока шла колонна пленных.

— Что ты все рвешься в бригаду Плегмунда, если так уж рыжиков не любишь? — поинтересовался Эалстан у брата.

— Я же не ради альгарвейцев туда собираюсь, — отозвался Сидрок. — А ради себя.

— Не вижу разницы, — признался Эалстан. — И зуб даю, королю Мезенцио тоже никакой разницы не будет.

— Это потому, что ты олух, — любезно ответил Сидрок. — Если хочешь сказать, что король Мезенцио еще больший олух, спорить не буду.

— Знаешь, что я тебе скажу? — прищурился Эалстан. — Из нас двоих я не самый большой олух, вот что.

Сидрок сделал вид, что собирается врезать кузену в глаз. Эалстан сделал вид, будто уворачивается. Оба расхохотались. Они продолжали обмениваться оскорблениями, но уже не всерьез, как в последнее время, когда брошенное в сердцах слово могло отравить душу на долгие годы. Оба словно вернулись в убежавшее детство, и это было так весело.

Когда они постучали в дверь Эалстанова дома, оба еще продолжали обмениваться шутливыми проклятиями, задыхаясь от хохота. Отворившая им Конберга так и застыла на пороге, подозрительно оглядывая юношей.

— По-моему, вы оба по дороге в корчму заглянули, — заметила она — Эалстан не мог понять, всерьез или в шутку.

Сидрок шумно дыхнул ей в лицо.

— Ни капли вина, — объявил он. — И даже пива!

Конберга сделала вид, что ее шатает.

— Это верно. А вот когда ты в последний раз чистил зубы?

Голос ее должен был сочиться ядом, учитывая, насколько она недолюбливала Сидрока, и тогда мгновение разорвалось бы, точно фугасное ядро. Но этого не случилось. Сидрок дыхнул в лицо Эалстану, и тот, не желая уступать сестре, очень убедительно изобразил умирающего. Оба к этому времени изнемогли от смеха совершенно и держались за друга. Конберга беспомощно глянула на них — и расхохоталась сама.

Из дома напротив выглянула соседка, посмотрела на всех троих удивленно — верно, недоумевала, что может найтись веселого в мрачном оккупированном Громхеорте. Эалстан и сам задавался тем же вопросом, но остановиться не мог — быть может, потому, что понимал, как скоротечна минута шальной радости.

Соседка, покачав головой, скрылась за порогом, и это тоже было несказанно смешно. Но затем Конберга, не вполне задохнувшаяся от хохота, заметила:

— Что-то вы и впрямь задержались по дороге. Не иначе как свернули?

— Нет-нет! — возмутился Эалстан. — Правда! Пришлось ждать, пока через город не пройдет колонна ункерлантских пленников. В лагеря, наверное, ведут.

При этих словах волшебство рассеялось. И впрямь — что общего могут иметь с безмятежным весельем военнопленные и лагеря?

Южный ветер наволок тучи; скрылось солнце, и улица погрузилась во мглу. Эалстану непонятно стало, как мог он вести себя так глупо, пусть даже несколько минут. Сидроку, судя по его лицу, пришло в голову то же самое.

Эалстан вздохнул.

— Пошли в дом, — пробормотал он. — Холодает.

Маршировать по скверно вымощеной булыжником и строительным мусором дороге Бембо вовсе не нравилось, а тем более — когда не высохла скользкая грязь после ночного дождя.

— Если я оскользнусь, — пожаловался альгарвейский жандарм, — то упаду и непременно сломаю лодыжку.

— Лучше бы шею, — с надеждой заметил Орасте. — Тогда ты хоть заткнешься.

— Придержите языки, вы оба! — рыкнул сержант Пезаро. — У нас есть приказ. Мы его выполним. Все. Разговор окончен.

Он пер вперед, словно стенобитное орудие. Брюхо старшего жандарма покачивалось на каждом шагу, однако молодые товарищи с трудом поспевали за Пезаро.