Гарри Тёртлдав - Молот и наковальня

— Всякой твари по паре, а? — сказал он остановившемуся рядом Багдасару.

— В точности так, величайший, — сдержанно ответил тот, похлопав по шее своего мерина. В ответ на ласку конь благодарно фыркнул.

За Автократором и васпураканским магом следовали пятьсот всадников, составлявших почетный эскорт. Половина — в голубых плащах поверх прочных кольчуг, половина в плащах, шитых золотом. На копьях развевались золотые и голубые ленты. Несколько маскарадное впечатление, создаваемое столь красочным эскортом, было глубоко ошибочным: каждый из этих воинов в бою стоил двух, а то и трех обычных бойцов.

Вслед за эскортом двигался обоз: лошади, мулы и быки, запряженные в фургоны с откидным парусиновым верхом на случай дождя. Имущество для шатра Автократора следовало отдельно от остального обоза; такие фургоны можно было легко отличить по голубым знаменам с вышитым на них знаком солнца. Этот груз сопровождал Камеас, командовавший целым отрядом слуг, готовых вывернуться наизнанку, лишь бы внушить Автократору мысль, будто тот никогда не покидал дворцовый квартал. Подарки и дань, которую Маниакис собирался передать Этзилию, передвигались под отдельной охраной полусотни людей, которым не требовалось предпринимать особые усилия для того, чтобы выглядеть смертельно опасными.

За обозом катило множество разномастных повозок и фургонов: в них ехали две лучшие труппы мимов из Видесса. Большинство актеров были видавшими виды ветеранами Праздников Зимы, неоднократно выступавшими с комедиями и скетчами в Амфитеатре. Теперь им предстояло увеселять куда более взыскательную аудиторию: если кагану придется не по вкусу представление, он сумеет найти более резкий, а точнее, более острый способ выразить свое неудовольствие, чем закидать лицедеев гнилыми фруктами.

— Как бы мне хотелось иметь гигантского удава, чтобы и его принести в дар Этзилию, — сказал Маниакис. — Клянусь Фосом, было бы интересно посмотреть, как он им распорядится. Думаю, он скармливал бы ему своих врагов.

— Такие змеи обитают только в жарких странах, — заметил Камеас. — Даже в Видессию они попадают крайне редко. Готов поспорить, что обитатели равнин их и в глаза не видели.

За неимением гигантских удавов, следом за повозками актеров двигался табун лошадей — дюжины две самых быстрых скакунов, какие нашлись в столице. Маниакис намеревался усладить взор кагана лицезрением скачек. А если Этзилию вздумается выставить против этих зверюг своих степных лошадок, что ж, появится шанс отыграть назад часть золота, предлагаемого кагану в качестве дани.

Замыкали кортеж еще пятнадцать сотен всадников. В отличие от полка почетной охраны, они выглядели невзрачными, почти незаметными. Если все пройдет гладко, Этзилий никогда не увидит этих людей. Они сопровождали Автократора на тот случай, если случится нечто непредвиденное.

Когда эта пестрая компания — из-за присутствия множества сугубо мирных людей у Маниакиса язык не поворачивался назвать свой эскорт вооруженным отрядом — достигла Великой стены, служащей для защиты окрестностей Видесса от набегов варваров, он выслал разведчиков проверить, не скрываются ли в близлежащих лесах и рощицах лазутчики Этзилия. Разведчики вернулись, не обнаружив ни одного номада. Маниакис вздохнул с облегчением; кажется, каган пока верен достигнутым договоренностям.

В течение всего пути до Имброса Маниакис не испытывал никаких неудобств, ночуя в своем шатре; во время прежних походов ему приходилось спать в несравненно худших условиях. Зато его слуги, привыкшие к жизни в дворцовом квартале и никогда прежде не покидавшие Видесса, непрерывно скулили, сетуя на пищу, тяготы долгого пути, свои сырые, продуваемые сквозняками палатки и даже на шум по ночам.

Скромный приют Камеаса, как тот называл свой шатер, уступал удобствами разве что шатру Автократора.

Тем не менее постельничий не уставал повторять одну и ту же фразу:

— Все это в высшей степени неудовлетворительно!

— Что же тебя не устраивает, достопочтеннейший? — искренне недоумевал Маниакис. — Я просто не могу себе представить, как можно путешествовать с большими удобствами и роскошью.

— Но это не лезет ни в какие ворота! — продолжал настаивать Камеас. — Автократор видессийцев не должен вкушать на обед жаркое из кролика! А если этого не избежать, то должно быть в достатке хотя бы грибной подливы, дабы придать столь простонародному блюду хоть какую-нибудь пикантность!

Чтобы привлечь к себе внимание не на шутку разошедшегося Калиаса, Маниакис щелкнул у него под носом пальцами, а затем принялся по очереди загибать их:

— Я люблю жаркое из кролика. Это раз. Во-вторых, я даже не заметил, была там грибная подлива или нет. А в-третьих, будь мы сейчас в настоящем походе, я бы ел из одного котла с воинами. Для военачальника это единственный способ удостовериться, что его люди накормлены настолько хорошо, насколько позволяют условия.

Он хотел загнуть еще пару пальцев, но ему вдруг показалось, что Камеас слегка позеленел. Хотя, может, это всего лишь мимолетный эффект от дрогнувшего пламени факелов.

— А я уверен, — твердо ответил постельничий, — что это уникальный способ для Автократора удостовериться в том, что его пища настолько плоха, насколько вообще возможно!

Жидкая овсянка, жесткие лепешки, лук, полузасохший крошащийся сыр, соленые оливки, зубодробительная копченая чесночная колбаса, свиная или баранья, но в любом случае весьма почтенных лет, кислое вино — наполовину уже уксус… Маниакис решил, что поступит весьма мудро, скрыв свою любовь к простой пище, какой в походе питается вся армия, от генерала до новобранца. Не то, не ровен час, постельничего, к которому он успел привязаться, хватит самый настоящий удар.

— И долго нам суждено находиться вдали от дворцового квартала, величайший? — жалобно спросил постельничий.

— Недели две. Самое большее — три, — честно ответил Маниакис.

Камеас безмолвно закатил глаза, будто разлука, обещанная Автократором, продлится по меньшей мере тысячу лет. Его губы задрожали; он судорожно вздохнул.

— Надеюсь, мы переживем весь этот ужас. — В его голосе звучало глубокое сомнение.

Имброс находился ближе к границе с Кубратом, нежели любой другой город империи, а значит, чаще других подвергался опустошительным набегам номадов. В этом году возделывавшиеся вокруг него земли принесли совсем скудный урожай, если не сказать хуже.

Рота за ротой, полк за полком дополнительные силы, сопровождавшие Маниакиса, по мере приближения к Имбросу отделялись от основной процессии и занимали скрытые позиции в лесах к югу от города. Если возникнет нужда, их будет легко вызвать — либо чтобы помочь Автократору, либо — увы! — чтобы отомстить за него. Полагаясь на видение, вызванное Багдасаром, Маниакис надеялся, что до мщения дело не дойдет. Но только увидев стены Имброса, Маниакис осознал, что, положившись на это видение, поставил на карту свою жизнь.