Гарри Тёртлдав - Похищенный трон

Но кого выбрать? Любая жена, с которой он переспит первой после возвращения, тоже станет предметом ревности. Было и еще одно важное соображение: он так нагрузился едой и вином, что ему совсем не хотелось женщины, и он сомневался, что сумеет воздать ей должное. Такие вот сложные мысли крутились у него в голове, когда он вошел в спальню и нетвердой рукой задвинул засов.

Он снял сандалии. Расстегнуть пряжки оказалось сложнее, чем заложить дверь. Но ему удалось, правда не сразу. С облегчением вздохнув, он прилег, чтобы спокойно обдумать, какую же из жен позвать. И почему-то тут же настало утро.

Впервые с тех пор, как он стал дихганом, Абивард получил возможность управлять наделом в сравнительно мирной обстановке. Время от времени горстки хаморов пересекали Дегирд и направлялись на юг, доходя до его земель, иногда со стадами, иногда просто как налетчики, но Абиварду с его конницей всегда удавалось прогнать их. Великое вторжение степняков в Макуран, которого все боялись после катастрофы в Пардрайянской степи, так и не состоялось.

— Хоть и страшно не хочется говорить это, но, может быть, дань, которую Смердис заплатил хаморам, все же принесла некоторую пользу, — заметил Абивард.

Фрада сплюнул на пандус крепостной стены, по которому они расхаживали вдвоем:

— Тьфу на него, этого Смердиса, и на его дань. Узурпатор вонючий. Как у тебя язык поворачивается говорить хорошее о человеке, с которым ты воевал почти два года? Если бы не ты, он до сих пор был бы Царем Царей. Ты что, не рад, что его больше нет?

— Рад, конечно. Как ты сказал, я прошел через слишком многое, чтобы избавиться от него, и не мне жалеть, что его больше нет. — Однако какой-то голосок в мозгу Абиварда вопрошал, а будет ли в конечном счете Макурану какая-нибудь разница от того, что на троне сидит Шарбараз, а не Смердис. Стоит ли смена правителя всей пролитой ради этого крови и потраченных ради этого денег?

Он яростно приказал этому голоску заткнуться. Что бы ни сделала гражданская война с Макураном в целом, его-то личное будущее — и будущее его рода — она обеспечила. Без нее он никогда не стал бы зятем Царя Царей и вероятным дядей наследника Шарбараза. Он остался бы заурядным приграничным дихганом, почти не задумывающимся о том, что происходит за пределами его надела.

«Так ли уж это было бы плохо?» — спросил голосок. Он сделал вид, что не слышит вопроса.

Из дверей жилой части вышла Рошнани и прошла через двор. Увидев его на стене, она помахала ему рукой. Он помахал в ответ. Конюхи, подмастерья кузнеца и служанки во дворе почти не замечали ее, и Абивард посчитал, что это — большой прогресс. Первые несколько раз, когда она осмеливалась выйти с женской половины, люди либо пялились на нее, вылупив глаза, либо отворачивались и делали вид, будто ее там нет, — последнее казалось Абиварду много хуже.

Жадные глаза следили за Рошнани с женской половины. Из-за того, что натворили Кишмара и Оннофора, Абивард не торопился предоставить остальным женам и сводным сестрам ту свободу, которой пользовалась Рошнани. Он с радостью предоставил бы ее матери, но Барзоя сама не захотела. Если одно из лиц за узкими окошками принадлежало ей, он не сомневался, что ее губы вытянуты в ниточку неодобрения.

Фрада сверху кивнул Рошнани и сказал:

— Я боялся, что будет хуже.

— Большей похвалы по этому поводу я от тебя еще не слышал, — сказал Абивард.

— А я и не собирался хвалить, — сказал Фрада. — Мои слова означают, что теперь я не смотрю на это дело с такой полной неприязнью, как вначале.

— Отсутствие полной неприязни и есть наибольшая похвала, которую я от тебя слышал, — не отставал Абивард.

Фрада скорчил страшную рожу и сделал вид, будто сейчас ударит брата. Потом робко произнес:

— Надеюсь, ты не очень рассердишься, если я скажу тебе, что несколько раз разговаривал с госпожой Рошнани?

Абивард понимал его робость: если, по макуранскому обычаю, благородный муж был единственным мужчиной, который мог, не нарушая приличий, смотреть на собственную жену, то уж тем более разговаривать с ней никакому другому мужчине не дозволялось. Абивард сказал:

— Не переживай из-за этого. Когда я разрешил ей выходить с женской половины, я знал, что такое будет происходить постоянно. А как же иначе: если бы она вышла, а с ней никто не стал разговаривать, для нее это было бы еще хуже, чем оставаться взаперти.

— И ты можешь спокойно к этому относиться? — спросил Фрада. — Ты столько обычаев переиначил…

— Не я один, — напомнил ему Абивард. — Шарбараз, Царь Царей, поступает с нашей сестрой так же, как я со своей женой. А сколько обычаев было разбито позапрошлым летом вместе с нашим войском? Я пытался сделать изменения небольшими и разумными. Честное слово, я думаю, что отец не стал бы возражать.

Фрада задумался, а потом нехотя кивнул:

— Возможно, ты и прав. Отец… Не скажу, что он часто нарушал обычаи, но никогда не относился к ним так серьезно, как, например, мать.

— Хорошо сказано. — Абивард кивнул в ответ. — Когда мог, он действовал в рамках обычая, но вряд ли он позволил бы обычаю сковывать себя, если бы нужно было добиться чего-то.

— Хм. Если уж ты так ставишь вопрос, братец, то скажи, чего ты добьешься, выпустив Рошнани с женской половины? — Вид у Фрады был самодовольный, будто он не сомневался, что нашел вопрос, на который Абивард ответить не сможет.

Но Абивард ответил:

— Во-первых, она будет охотнее делиться со мной своими советами, а они сослужили мне — да и всему Макурану — очень неплохую службу во время войны. К тому же ее советы будут только лучше, если она сможет все увидеть своими глазами, а не услышит из вторых рук. А самое главное, это дает ей счастье, а это, как ты сам убедишься, когда женишься, — вещь немаловажная. — Он в упор посмотрел на Фраду.

Брат сказал:

— Если это вещь немаловажная, то почему ты ставишь ее в конец своего списка аргументов, а не в начало? Нет, не отвечай. Я знаю почему — чтобы другие аргументы выглядели внушительнее.

— И что, если так? — со смехом сказал Абивард и положил руку брату на плечо. — Ты подрос за этот год. Когда я уходил на войну, ты и не подумал бы обратить внимание на то, как построен аргумент.

— С тех пор я их столько выслушал — ведь пока ты воевал, мне приходилось разбираться за тебя со всеми делами. — Фрада завращал глазами. — Господи, столько народу пичкало меня своим враньем — я и вообразить такого не мог. У некоторых совсем стыда нет, готовы что угодно сказать, если только за этим померещился блеск аркета.

— Не скажу, что ты не прав, потому что, по-моему, ты как раз прав. Что побудило Смердиса пойти на преступление? Да только то, что ему привиделся блеск аркета. — И не одного, — прибавил Фрада.