Светлана Багдерина - Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

Умруны, бесстрастно обозрев весь затяжной разор в хронической форме, переглянулись, кивнули, и, не произнося более ни слова, разобрали инструменты, распределили обязанности, и сосредоточено принялись за работу.

-начало сноски-

-конец сноски-

Дед Зимарь порывался было присоединиться, но Иван при поддержке Агафона и – что самое главное – самой хозяйки, ставшей вмиг ровно в пятнадцать раз заботливей и внимательней – оторвали его от пилы и усадили за стол.

Дозволив гостям дожевать последнюю, тщетно пытавшуюся укрыться от печальной в своей предсказуемости судьбы за краем блюда, шаньгу и оценить всю прелесть и крепость домашней кумышки, убыр тоном, не терпящим пререканий, заставила Иванушку поведать без пропусков обстоятельства утреннего сражения на затерянной тропе.

– …и ты сделал ЧЁ?!.. – восхищенно-недоверчиво прищурила она глаза и склонила на бок голову, словно рассматривая своего гостя в первый раз.

– Перерубил дерево, которое держало его арку, – послушно повторил Иван. – Больше

я ничего не мог придумать… Я понимаю, это был не слишком героический поступок…

– Это был единственно возможный поступок, если ты хотел остаться в живых, – фыркнула убыр. – Если бы он был чуток поумнее, он сразу бы забрался по арке на твое дерево и сбросил на тебя сеть, как на твоего солдатика, и одним царским сыном на Белом Свете стало бы меньше. Хоть у него и мозгов с гулькин клюв, а до этого он всё одно рано ли поздно ли додумался, будь спокоен.

– Бросьте, мадам. Пауки не умеют думать, – специалист по волшебным наукам разлепил склеивающиеся от сытости и усталости глаза, вальяжно изрек сей научный факт, и снова прикрыл более чем слегка осоловевшие очи. – Это суеверия отсталых народностей… Персонификация очеловечивания, так сказать… Идеализация анимализма… Метафора мышления… то есть, эпифора… Или метаморфоза?..

– Во-первых, – строго ожгла его взглядом Макмыр, и чародей почувствовал укол словно шилом и подскочил на скамье – глаза широко раскрыты, язык прикушен, – в моем доме срамно не выражаться. Два раза говорить не стану, запомни с одного. А во-вторых, если не веришь – погуляй еще по нашим лесам хоть день. А когда

вернешься – если вернешься – вот тогда и расскажешь мне, кто из вас умеет думать, а кто – так. Так что, царский сын, ты еще легко отделался. Я баньку протоплю, и мы твою руку поправим. Помнем, пошепчем, компрессик сделаем на ночь, отварчик попьешь – утром как новый будешь.

Дед Зимарь при этих словах натужно закашлялся, закатив глаза, захлюпал, затрубил носом, словно стадо слонов, и задышал полной грудью со свистом и хрипом, как дырявая гармошка.

– Ладно, уж. И тебя, старик, заодно полечу, – правильно поняла намек и холодно взглянула на него убыр, но дед довольно прикрыл хитрые глаза: за февральским холодом он угадал мартовскую оттепель, апрельское таяние и майское цветение.

– Спасибо… До смертушки не забуду доброту твою да заботу, барышня… – просипел он и зашелся в кашле.

– Раньше времени не благодарят, – сухо ответила Макмыр, не глядя на пациента, и стала подниматься из-за стола. – Сейчас посуду уберу, да за баньку примусь.

– А куда ее убирать надо, бабушка убыр? Мы вам поможем, – вызвался лукоморец.

– Да-да, – закашлялся старик, – эт мы мигом, моргнуть не успеешь, барышня, как твоя посудина по кухне летать будет да блестеть!

– А на двор ее убирать надоть, там стол есть, – кивнула в сторону расположения

вышеупомянутого стола убыр. – А рядом с ним чан с водой, лыка пук и туес с золой. Да только ты, герой с одной рукой, сидел бы уж. И ты, чихотошный, не суетись. У вас, вон, и здоровых с двумя руками хватает, которые помочь хочут.

Последняя фраза подразумевала явно не Иванушку и не деда Зимаря.

Само подозрение в том, что он когда-либо хотел помочь кому-либо мыть холодной водой в октябре на улице посуду при помощи золы и пучка лыка было настолько смехотворным, что Агафон чуть не прыснул, сочтя его если не за издевку, то за шутку. Но сдавать назад было поздно, и он рассеянно повел плечами, будто мыть посуду ему приходилось на протяжении всей его жизни по пять раз в день, и ни о чем более увлекательном и приятном он и помыслить не мог:

– Это я-то? Посуду? Да легче легкого!

Он вылез боком из-за стола, подошел к открытому окну и окликнул одного из умрунов, деловито обтесывающего новый столб:

– Эй, ты, как тебя!..

– Терентий, – бесстрастно взглянул на него гвардеец.

– Да, Терентий. Я говорю, я сейчас посуду буду подавать, а ты принимай, и где-то тут стол с чаном есть – так на него ставь.

– Я принимаю приказы только от Ивана, – умрун равнодушно отвернулся и снова склонился над своей работой.

– Э-эй!.. – оскорблено воскликнул маг. – Да как ты смеешь!.. Ты, солдафон!.. Иван, скажи ему!

– Терентий? – присоединился царевич к волшебнику.

– Да, Иван, – с готовностью выпрямился он и стал пожирать глазами командира как на царском параде.

– Помоги, пожалуйста, Агафону с посудой, хорошо?

– Будет исполнено, Иван, – умрун воткнул в бревно топор, вытер о штаны руки и встал у окна. – Пусть подает.

Специалист по волшебным наукам хотел было взять со стола первую партию уже

составленных друг на друга дедом Зимарем тарелок, но перехватил насмешливо-снисходительный взгляд убыр и взвился.

Ах, так!..

Ах, так!..

Иван, значит, у нас герой, хоть и однорукий, старик – больной, а Агафон – просто убогий, которого можно и шилом на расстоянии?!..