Олеся Андреева - Дочь Солнца

Шла и шла, и шла. Передвигала ноги, волочила. Вот где-то здесь уже должны быть ворота. Где-то здесь должен быть выход. Но нет его.

Я прошагала ровно столько же назад, сколько и вперед! Но ни ворот, ни границы, ни холма зеленого с Хранителем на горизонте. Я потерялась. Так, ладно, сяду и буду сидеть до седьмого пришествия. Всегда жару переносила хуже, чем холод. Как долго это семь дней? Интересно, сколько я уже здесь? Солнца не видно. Раньше оно хоть мелькало размытым пятном, а теперь совсем исчезло, но освещение не изменилось, как от грязной лампочки в старой коммуналке.

Ну и что, просижу я семь дней и ночей, а потом куда? Ведь я потерялась, значит надо куда-то идти. Встала и пошла.

А может меня обманули. Захотели избавиться. Что бы я вечно шагала по этой земле, среди пыльной бури. Я никогда-никогда не выберусь отсюда. Страх заполнил сердце и вулканом затопил меня всю горящей лавой отчаяния. Наверное, я просто сильно заблудилась, забрала влево. Побежала в другую сторону. Потом помчалась в обратную. От злости я начала орать.

Тоже мне Хранитель! Был бы настоящим Хранителем пошел бы со мной. Сама его выбрала, видите ли. Да разве выбрала бы я такого предателя, что бросил меня одну здесь! А еще говорят, что любит, гад! Сидит, поди, на зеленой лужайке ест и холодную водичку пьет из ручейка, что рядом пробегает, переживает, небось. Хранитель, тоже мне!

На горизонте показалось белое здание. Ну, вот, либо здесь есть обитатели, либо галлюцинации активно развиваются. Выбора все равно нет, пришлось идти на мираж. Хотя не разу не слышала, что бы путникам в пустыне мерещилось белое шестиэтажное здание. Чем ближе подходила, тем более четким становилось мое пригрезившееся здание: фасад украшен мощными колонами, по которым вился вьюн, начиная со второго этажа, тянулись балконы с высокими витиеватыми бортами, потолки высокие, как в хрущевках на Земле, панорамные окна раскрыты, но было видно, что в оконных рамах установлены крепкие решетки. Это уже интересно, но не настолько, что бы рисковать и заходить туда. Какой тут может быть урок Пустыни — борьба с клаустрофобией? Я уже хотела было свернуть, но позади меня оказались высоченные металлические ворота. Закрытые металлические ворота. Очень гостеприимно. Паника внутри поднималась. Особенно, она подпрыгнула, когда я прочитала табличку на здании "Психиатрическая лечебница N5". А потом провал.

Очнулась я привязанная к кровати в грязной серой рубахе из грубой ткани. Сквозь небольшое окошко падали заходящие лучи солнца на пыльный пол. Здесь не мели лет сто как минимум. В красных лучах пыль казалась свернувшейся кровью, по углам висели обрывки столь же древней паутины и по всей этой красоте ползали тараканы. В общем, видочек еще тот, для эстетов дизайнеров.

На миг я онемела, потом оцепенела и, вдобавок, обалдела. Попыталась освободить ноги и руки, но как-то не очень удачно у меня это вышло, кожаные ремни были зафиксированы на совесть и только больно терли кожу. Промучившись так неопределенный период времени, я сдалась. Пить хотелось очень, не смотря на иллюзию прохлады в палате. В горле на столько все пересохло, что язык не вмещался. Кричать, наверняка, бесполезно. Во-первых не смогу, во-вторых, что я им скажу: "Выпустите меня, вы просто результат моего воображения"? Будь я врачом, я бы такого психопата не выпустила. Что ж, все же это мой страх, значит, я сумею выбраться.

Навестить меня так никто и не пришел. Уже давно село солнце и стемнело. Несколько раз я слышала шаги в коридоре, скрип открывающихся и закрывающихся дверей. Я даже попыталась что-то прохрипеть, но связки отказались подчиняться. Тишина воцарилась такая, что она казалась искусственной, такой не бывает на самом деле. Ждать неизвестно чего становилось невыносимо и, как на зло, мозг бодрствовал, мысли метались из стороны в сторону и никак не хотели позволить мне окунуться в забытье и уснуть. Я понимала ситуацию, в которую попала. Детские страхи: мамы-папы нет, детский дом, брошенная и никому не нужная. Очень плохо помню это время, да и вообще, все детство, как в тумане. Страх остаться одной — вот, что я тут должна преодолеть.

По коридору опять раздался шум шагов. Он по началу, как эхо доносился откуда-то издалека, постепенно приближаясь, становился более глухим. Так стучали широкие каблуки нашей надзирательницы в детдоме по старому ковру. Почему-то мне неосознанно захотелось, что бы это эхо пронеслось мимо меня, дальше в темноту коридора. Но надежды мои не оправдались. Где-то мелькнула слабая искра — а может, я разгадала свой страх и меня выпустят? Очень громко и противно проскрипел ключ в замочной скважине, а потом отперли засов. Хорошо же меня тут охраняют. Самое смешное, что это я сама себя так заперла.

Дверь открылась со стоном, который пролетел по закоулкам здания и замолк, упав на пол. Ни единой слабой полоски света не проникло сквозь щель, снаружи было также темно, как и здесь, в палате. Я сжалась в комок, зажмурив глаза. Очень не хотелось видеть, кого там принесло мне в этот поздний час, в этом гостеприимном месте. Задержала дыхание, может, подумает, что меня переместили в другую камеру. Но нет, это счастье мимо меня не пронеслось. Тяжелое, вонючее дыхание повисло надо мной. Тут уж, хочешь, не хочешь, а глаза откроешь. Высокий черный силуэт, выделявшийся на фоне общей темноты, медленно склонялся надо мной, еле сдерживая свой смех. Одна рука с толстыми потными пальцами заткнула мне рот, я начала брыкаться. Но привязанной, ведь, дальше стойла не ускачешь. Огромный боров навалился на меня, мерзко хихикая и приговаривая:

— Тише, моя красавица, ща дядя сделает свое дело и уйдет. А ты ведь никому не скажешь? А то будет очень больно. — Он дернул меня за волосы, пытаясь убедить в правильности его доводов. Он убедил. Я кивнула, как смогла, прижатая его тяжелым телом. — Вот и хорошо!

Что делать-то? Что делать? Просто ужас какой-то! Глаза мои были широко распахнуты и резались от подступающих слез. Самое страшное — это неизбежность. Так что позволить этому подонку заниматься своими грязными делами? Злость поднялась так неожиданно, что я чуть не задохнулась. Он уже начал шарить своими потными вонючими руками, пытаясь поднять мою длинную рубашку, когда я вывернулась из-под него и заехала коленкой в пах. Боров свалился с койки, застонав, как девчонка, осыпая меня проклятьями вперемежку с угрозами. Все, что происходило дальше, не поддается объяснению. Вообще, подозреваю, что это была не я. Обида из-за его безнаказанной наглости, которую приходилось терпеть всем обитательницам этого узилища каждую ночь, заклинила на отметке сто процентов. Ох, я была очень зла, если разорвала правой рукой ремень. Недолго повозилась с левой рукой, освободила ноги и спрыгнула с твердой, как мощение моста, койки. Боров попытался встать, но упал на пятую точку, и, если это была чуть иная ситуация, то я оценила бы комичность момента. Но сейчас, мне просто необходимо было кого-то прибить собственными руками. Неудавшийся кавалер-насильник отползал к стенке, забыв про свои угрозы, прикрывая лицо рукой. Я подняла его за горло правой рукой, не доставая до высоченного потолка. Прямо-таки видела, как лицо его начало синеть, а потом зеленеть. А в предсмертной агонии хрипел он очень сексуально. Но я не хотела давать ему возможность умереть так просто. Изо всех сил, что наделило меня Светило, и что я смогла собрать ночью, я швырнула его об стену. Наверняка это было больно, и этот факт меня порадовал! Я наклонилась к нему, что бы продолжить экзекуцию, но уже половых органов. Только было собралась. Но почувствовала легкий укол в руку.