Татьяна Каменская - Эртэ

Он видит стройную женщину в светлом облегающем платье, что медленно движется навстречу высокому мужчине в ярком парчовом халате. Но едва ли он её замечает. Его внимание приковано к той женщине, что встала с низкой тахты. Какой болью светятся её глаза, какой печалью. Женщина протягивает руки навстречу мужчине и тихим, чуть хрипловатым голосом произносит, словно заклинает:

— Опомнись…дорогой! Ты мой…ты мой навек, останься же со мной! И раздели мою любовь, прими её как дар…

Но усмехнувшись, мужчина отвечает, обращаясь в стрекочащую камеру:

— Как слаб, как грешен человек! Судьба, порочный круг…

У женщин на уме одно, а вдруг…а вдруг…а вдруг…

А нам держать удар судьбы…удар-р…

Вскрикнув, женщина падает на тахту, и лежит неподвижно, словно выдерживая паузу, пока камера наедет и снимет крупным планом её невероятно бледное лицо, такое прекрасное и трогательное в ореоле черных блестящих кудрей.

— Об-божаю фильмы в стиле мелодрамы. Ах, как трогательно, как мило она умирает! — сентиментально вздыхает толстая тётка в огромной соломенной шляпе с пышным пером, которое так и норовит попасть Сергею Викторовичу то в глаз, то в рот, то пощекотать под носом, а то просто закрыть обзор разыгравшегося спектакля. Закрыть…

— Эртэ! — тихо ахнув, доктор зажимает рот руками.

Женщина в огромной шляпе фетровой оборачивается, и доктор видит, что это не толстая тётка, а стройная молодая рыжеволосая женщина в широком плащ — накидке. Женщина приветливо кивает ему как старому знакомому. Её плоский нос напоминает забавную пуговицу, её темно-зелёные глаза сияют, а яркие, кроваво-красные губы кривятся в насмешливой улыбке. Но неожиданно на её лице появляется брезгливая гримаса, и глаза её гаснут. Она поспешно отворачивается и разочарованно вздыхая, спешит скрыться в толпе.

— У-у, злыдня! — мужчина — выпивоха опять дыши тяжёлым перегаром прямо в ухо доктору. — И тот тоже злыдень. Видал, как бабу свою, одним ударом… бац, и уложил. А сам, каналья, опять клинья подбивает… Если бы не кино, я бы ему показал, как баб чужих совращать…

— Муж-жчина! — зашипела рыжуха, зло сверкая стёклами очков, появившись неизвестно откуда. — Учтите, вас выведут из зала. Вы мешаете актёрам работать! Учтите это…

Сказав это, рыжуха уже спешит к взлохмаченному режиссеру, что яростно машет ей руками, в которых зажаты листы с текстом.

— Видал уродину! — толкнул мужчина доктора в бок. — Приснись, вот такая ночью…

Но чем бы тогда дело кончилось, доктору не суждено было узнать, так как он вдруг увидел, что его Марина, его милая Марина медленно идёт по залу, навстречу актёру в потрёпанном парчовом халате и несвежей белой рубашке…

Но вот уже мужчина совсем не театрально сжимает Марине плечи, и доктору кажется, что он слышит, как хрустят её косточки. Доктор пытается рвануться к ней, но странная сила держит его крепко, на совесть, оставляя лишь возможность видеть всё, как на ладони.

Что может говорить этот чужой мужчина его жене? Почему он смотрит на неё так, словно требует от неё что-то? Как странно видеть в его глазах слёзы. Только слёзы ли это? Может быть, это лишь отражение огней мощных осветительных ламп? Ведь кажется, уже вовсю идёт съёмка этого многосерийного фильма. Он вместе с Мариной видел уже несколько серий, дома…И кажется, даже этот момент. Но почему фильм идёт с участием Марины? Она не артистка, она просто его жена. Нет — нет, он ни в чём её не подозревает, пока идёт съёмка, но… Разве это немое кино? Кажется, что немое… И герои, так напомажены.

Что Марина отвечает этому красавчику? И почему теперь плачет она, а в глазах мужчины, да и во всём облике этого породистого киношного героя чувствуется неподдельное торжество…

Мужчина целует руку Марине, а затем, грациозно- медленно поднимая голову, смотрит ей в глаза, словно завораживая неестественно ярким блеском своих огромных подритушённых черных глаз, или просто ожидая, пока на них наедет камера…

— О, Марина, как долго я ждал твоего возвращения…

Неужели эти слова проскальзывают сквозь тихий шелест опавших осенних листьев, и слышатся Сергею Викторовичу очень ясно в этом огромном старинном зале. Нет, кажется, он ошибся. Он ничего не слышит. Это немое кино! Тишина зала давит, и если бы не деловитая суета в зале… Как странно, что именно здесь в старинном дворце идут съемки нового фильма, и мерный звук работающих камер, и яркий свет ламп-софитов, и даже дыхание толпы зевак, что столпились вокруг, всё это завораживает и удерживает от того безумного, странного, но такого естественного желания прекратить весь этот балаган. Тем более красавец- артист, вдруг быстрым движением руки заставляет лампы мигнуть напоследок пару раз, и погаснуть, погрузив огромный зал дворца в таинственный полумрак.

— Свет! Дайте свет! Что это за безобразие! — истошно вопит режиссер, а ему вторит его рыжая помощница, расталкивая толпу зевак, что сгрудились вокруг актёров.

Но крики ещё больше создают в зале неразбериху, и это понимает доктор, который никак не может протиснуться вперёд. Толпа отбрасывает его каждый раз назад, едва он хочет прорваться сквозь неё к той, единственной, что не может вырваться из крепких объятий подхватившего её мужчины, в кроваво-красной чалме фокусника. Почему красной? Или это всего лишь игра света ярких софитов, что ударили в глаза резко вспыхнувшим огнём… Да ведь это сам Маг!

— Маг стой! Отдай мою жену! — кричит Сергей Викторович, но его голос тонет в раскатах громкого хохота, и тех слов, что жутким эхом повторяются под каменными сводами дворца.

— Теперь она моя! Моя…моя…моя навек… — несётся со всех сторон торжествующий смех мужчины, отскакивая от старинных стен и колон, от витражей окон, лишь на мгновение застревая в узорчатых балясинах, и возвращаясь обратно тихим насмешливым эхом…

— Моя…моя…моя навек… — эхом смеётся и толпа зевак, оскаливая лица в страшной улыбке сбесившихся монстров, что наступая, теснят Сергея Викторовича вглубь зала, дальше от той узкой маленькой двери, к которой спешит Маг.

В руках Мага полумёртвая от ужаса красавица. Она бледна, и едва ли что-то понимает. А может, она уже мертва? Но вряд ли такое кому нужно. К чему тогда интрига? И погоня…

Эртэ! Это была ты! Печальная тень, взметнувшая как быстрая лань вдогонку Магу. И страшный бой с его верным слугой Евнухом, у которого были знакомые жёлто-зелёные глаза. Едва ли толстый Евнух мог похвалиться заслуженной победой. Он бежал с визгом, напоминающим кошачий вопль… после того как Маг исчез, но с ним исчезла Марина. Осталась лишь клубящаяся пыль в свете ярких ламп, да женщина в тяжелом платье, словно списанная с древней восточной картинки. Лёгкий шелк её небесно-голубого шарфика, так нелепо гармонирует с пышной тяжелой парчой…