Татьяна Каменская - Эртэ

— Бр-р-р-р! Довольно неприятная штучка! — передёргивает плечами миловидная женщина, обращаясь к мужу. — Кажется, меня сейчас стошнит…

Она машет на сына руками, и, смеясь, заставляет его отнести бедное животное обратно в море. Мальчуган умоляюще смотрит на отца:

— А может, мы возьмём её себе… в аквариум…Ну возьмём, па…па-а-а…

Картинка расплывается, а на её месте уже возникает другая…

— Это опять мы! — восклицает доктор, но тут-же поправляется:- Мы отдыхали на море всей семьёй. Вот гуляем в парке, вот едим пельмени, вот катаемся с водяных вышек в аквапарке. Сын забавен…

— Сколько раз вы были в аквапарке? — интересуется Лес, внимательно наблюдая за мальчуганом, что катится в длинном водяном желобе, хохоча во все горло, и с визгом падает в голубую воду бассейна.

— Два раза. — улыбается доктор. — Два раза, и оба раза были в разных аквапарках. Знаете уважаемый Лес, какое это удовольствие для ребёнка…

— Марина ходила с вами? Что-то я её не вижу!

Лес невозмутим. Доктору даже жаль этого человека. Жить в такой глуши, ничего не видеть…Хотя едва ли это верно! Такую чудесную и "реальную" тарелочку каждый бы завёл у себя дома с большим удовольствием. Сиди себе на диване, да подглядывай за другими, или сам участвуй в происходящем. А может, это видеомонтаж?

— Машина времени! Не такое уж и современное изобретение! — усмехнувшись, поясняет Лес. — К сожалению, люди ещё не готовы принять её без роковых для себя последствий. Вот мы и ждём, когда это время подойдёт! Хотя, едва ли тогда случится очередная революция…

— Кто это мы? — доктор задал вопрос, но навряд- ли он дождётся ответа.

Лес невозмутим. А может, он очень внимательно наблюдает за женщиной, которая прощально машет рукой мужчине с мальчиком, что идут по узкой тропинке двора, и скрываются за гулко хлопнувшими воротами.

— Она осталась одна…

— Мы с сыном идём в другой аквапарк! Марина устала, и отказалась идти. Она сказала, что, наконец, отдохнёт от нас… — торопливо говорил Сергей Викторович, сам не зная почему, словно оправдываясь перед этим суровым стариком.

— Итак, она что-то читает, сидя под виноградником. Видите доктор, теперь она внимательно смотрит на высокую стену каменного забора… — комментирует Лес бесстрастным голосом, хотя в этом нет никакой нужды.

Там, в огромном блюдце, как на экране в кинотеатре, Сергей Викторович видит свою жену, красивую, загорелую, с ярко-багровыми плечами. Они воспалены и блестят от крема, как следствие неумеренного злоупотребления южным солнцем. Да-да, Сергей Викторович вспомнил, именно из-за этого Марина осталась дома. А он с сыном отправился в другой аквапарк. Стоит ли за это их обвинять…

— А это кто? — напряженный голос Леса, выдаёт плохо скрытую тревогу.

За спиной Марины появляется мужчина в разноцветной рубахе навыпуск. Зелёные пальмы на красном фоне рубахи соперничают с яркими красками сада. Кажется, что мужчина проходит мимо женщины, но что-то его останавливает. Изображение тарелки замирает на секунду, крупным планом вырисовывая лицо мужчины. Но Сергей Викторович знает, кто этот мужчина, и он готов объяснить это Лесу.

— Это хозяин второй половины того дома, где мы остановились. Мы ему не подчинялись. У нас был другой хозяин, вернее хозяйка! Её мы не видели, а дело имели с поверенной в её делах, Элеонорой. Такой толстой, рыжей девицей…

— Что-то у нас много рыжих и толстых! — усмехается Лес, на что доктор растерянно уставившись на него, думает:

— А ведь верно! Что-то много кругом рыжих и толстых…

Между тем, Марина внимательно всматривается в высокую траву у каменного забора, а затем, резко повернувшись, испуганно вскрикивает. За её спиной стоит хозяин второй половины дома. Заложив руки за спину, он безучастно наблюдал за молодой женщиной, а она не замечала его, занятая созерцанием забора и какими- то своими тайными думами.

Странно они себя ведут. Она, не заметила, как он прошёл по двору, как встал за её спиной, мрачный и молчаливый. Едва ли его можно было назвать молодым и даже симпатичным. Лет мужчине было где-то около тридцати пяти, может немного больше или меньше, он имел роскошную шевелюру, слегка волнистую, но едва ли претендующую на живописные кудри. Скорее всего, он уже безобразно оброс, и в последнее время совсем не расчесывался. Свалявшиеся пряди волос обрамляли его узкое лицо, чем-то всё-же запоминающееся, может быть когда-то даже красивое, но в такой-же мере просто безобразно-отталкивающее из-за огромных, почти черных кругов, образующих некое подобие тёмных очков вокруг небольших глаз, толи голубых, толи зелёных, под нависшими густыми бровями.

— Как-же его звали? — напрягает память Сергей Викторович.

— Так ли это важно! — мрачно произносит Лес. — Главное, что творится в это время в душе и сердце твоей жены, а также…этого мужчины.

— А что? Что-то серьёзное? — наивно спрашивает доктор.

Едва ли он мог в чем-то подозревать свою жену. И даже этот малосимпатичный хозяин дома, которого он видел пару раз, не может не вызывать жалость, как человек, заведомо

больной. У него странные глаза. Даже сейчас, сквозь размытый экран тарелки в них чувствуется странная неистовость. Да, скорее всего он чем-то болен, и очень серьёзно. Если только…если только исключить, что он похож на злого колдуна. Наверное, именно у них должны быть такие глаза. В них беснуется странный огонь… и боль…

— Видишь, как напугана твоя жена. Её сердце, как и душа, мечется словно птица, пойманная в силки. Зашкаливает волнение, это непонятно…

Из динамика тарелки несётся звук работающего сердца. Оно стучит громко и быстро, и даже очень быстро…

Марина что-то тихо произносит, и хозяин дома отступает в сторону, пропуская её. Почти бегом она убегает в свою комнату, а мужчина всё ещё продолжает стоять под виноградником, вглядываясь в высокую траву у каменного забора. Затем он садится в плетёное кресло и чего-то ждёт. Проходит полчаса. Стрелки часов медленно движутся к пяти часам. Так ли уж медленно? Наконец мужчина подходит к открытым дверям комнаты, где скрылась Марина и тихо зовёт её по имени. Но женщина задремала, сидя на койке и уронив голову на маленькую подушечку- думочку Мужчина вновь зовет её, уже чуть громче. Женщина приподнимает голову, и тут-же роняет её обратно на подушку, даже не открывая глаз.

Как громко стучит динамик. Или это стучит сердце мужчины, который словно балансирует на грани порога комнаты. Он словно решает, толи шагнуть вперёд, толи отступить назад. Вот он поднимает ногу… но вновь отступает назад, разочарованно и нервно кусая губы. В его глазах, огромных и мрачных сверкает что-то. Толи слеза, толи гнев. Скорее всего, это гнев. Он вновь садится в глубокое плетёное кресло неподалёку от дверей комнаты, и, откинувшись на высокую спинку, замирает в немом изваянии сторожевого сфинкса.