Ула Сенкович - И придет новый день

В современном искусстве разобраться легко: что висит на стене — живопись; что можно увидеть сзади — скульптура. (NN)

В Натолии живопись пользовалась не меньшей популярностью, чем монументальное искусство. Наши академики вытирали бы глаза платочком от умиления, любуясь на величественные батальные сцены, созданные эльфийскими мастерами. Это не было живописью или скульптурой в нашем понимании. Краски или мрамор для этого не использовались. Только магия. Точнее говоря, очень много магии и несомненное мастерство в передаче прекрасного. Эльфам в этом деле соперников не было. Задуманное произведение осаждалось на стену в виде росписи или даже цветного барельефа. Такое действо забирало очень много магических сил и малейшая ошибка или потеря концентрации грозили уничтожить всю работу. Поэтому мастера, способные создать законченное творение, пользовались почетом и восхищением. Начинающие эльфы практиковались на небольших эпизодах. Опытные мастера создавали фантастические по достоверности батальные и исторические сцены, украшая парадные залы дворцов. Это выглядело как качественная фотография после обработки в фотошопе. Правдоподобия почти никакого, зато красота такая, что глаз не оторвать. Как вы понимаете, у людей не было шансов сделать что-либо похожее. Даже отдаленно. Поэтому никто и не пытался. Кому охота подвергаться насмешкам.

Нисону никто не говорил, что он зря силы тратит, я же со своей стороны всячески поддерживала его честолюбие, отвлекая от братца и музыкальных инструментов. Мальчишка был очень восприимчив к новому и хоть пока не мог постигнуть тайну перспективы и объема, быстро разобрался, что в смешении красок равных ему нет. Мне не хотелось быть на портрете похожей на препарированный пучок редиски. Поэтому за столом, пока мальчишки не убегали по своим делам, я упорно заводила разговор о смысле живописи вообще и роли художника в истории. Мои усилия не прошли даром, ко мне наконец прислушались и теперь вся компания на разные лады рассуждала на тему: нужно ли искусство вообще, что оно может дать человеку в частности, в чем отличие истинного мастера и можно ли передать действительность, не применяя магии. Тема в конце концов всех зацепила, и мы спорили до хрипоты. Приходить к единому мнению никто и не собирался, если большинство начинало склоняться к идее, что без магии искусство уродливо и недостоверно, обязательно находился храбрец, который начинал доказывать, что для достоверности достаточно и действительности. А назначение истинного художника в том, чтобы передавать свое видение мира и настроение. Я не горела желанием подкреплять свое мнение примерами земных полотен, поэтому все рассуждения не выходили за рамки интелектуального умствования. Коварный Нисон в это время, отравленный иномерной информацией, вынашивал честолюбивые планы.

У него была просто феноменальная память, не хуже, чем у сестры. Трехчасовой лекции по искусству ему хватило, чтобы запомнить основные идеи, опробовать втихаря различные техники и проникнуться бунтарским духом Монмартра конца девятнадцатого века. Заполучив меня в мастерскую на первый сеанс позирования, Нисон с важным видом объявил, что он принял решение, и я буду увековечена в стиле, который он решил назвать "Прорыв". Я не горела желанием слышать в будущем, что была запечатлена на "прорванной" картине. Нисон же не соглашался, что к его стилю больше всего подходит понятие "примитивный". Дескать, слово ему не нравится. Зато по сути очень точно. Драконий стиль был отвергнут из-за отсутствия связи с предметом. Я боялась, что ко мне потом прилипнет кличка. Ну знаете: "А, это та дракониха со стены!" Что-нибудь нейтральное, как например, "Лунные эманации", Нисон обозвал девченочьим нытьем. Мы примирились на слове "пламенный", и я покинула мастерскую, оставив мастера готовиться к следующему сеансу. Обидно было, что Нисон не поддавался на уговоры заменить меня фантомом в полный рост. Ол даже готов был пойти на такую жертву, лишь бы от меня отделаться. Но живописец на уговоры не велся и, нахватавшись от взрослых умных слов, ловко лишал меня возможности внятно и убедительно отказаться позировать лично.

Я покорилась року и принесла себя в жертву на своими же руками построенный алтарь искусства. Полотно стояло на подставке, развернутое к окну. Размер рамы был вымерен ростом младшего брата — два Януна на три Януна. Вертикально, естественно. Охватить такой объем творцу не хватало роста, но он добыл где-то пару табуреток и теперь скакал как белка по этим лесам, размахивая кистями и таская за собой банки с красками. Зрелище было довольно занимательным, поэтому мы с ним не скучали. Я втолковывала живописцу, что передача настроения важнее, чем сходство и самое главное для него — это не превзойти эльфов, а создать нечто неповторимое. Пусть даже никто не поймет. Я его заранее поддерживаю и даже согласна выкупить полотно, если он обещает не пользоваться черной и коричневой краской. А еще зеленой и вон той, не знаю, как ее назвать, она мне тоже не нравится. Результат от меня тщательно скрывался, художник ревниво прятал полотно от посторонних глаз, накидывая на раму плотную ткань. Я находила такое поведение разумным и любопытства не проявляла. Постепенно мастер вошел в творческий процесс и совсем перестал нуждаться в модели, а так как на сходство никто не рассчитывал, мое присутствие в мастерской свелось на нет.

К концу зимы практически все было готово для показа нового направления в одежде. Для этого в срочном порядке перестраивалось одно из складских помещений особняка, больше всего подходившее по размеру. Закупались стулья для гостей, плотники сколачивали подиум, а повар готовился произвести фурор своими закусками. Айден со своей стороны согласился подарить пару ящиков отборного вина. По неизвестной мне причине наша идея устроить в доме дефиле не вызывала у него ни малейшего протеста. В атмосфере совершенной секретности были разработаны и сшиты десять нарядов новой коллекции. Для поддержания традиции хотелось создать еще свадебное платье или какой-нибудь совершенно сногсшибательный костюм. Но местная публика для брачной церемонии не имела специального наряда. Дамы одевались по этому случаю просто по возможности багаче. А все попытки нарушить привычный взгляд на моду отвергались Олом, как неприемлемые для внедрения в действительность. Меня заперли в рамках бальной романтики и существующих приличий. Просмотрев эскизы джинсов, юбок разной длинны, курток и различных фасонов брюк, Ол решительно отодвинул их в сторону, безапелляционно заявив, что нищие денег не имеют, бедняки и так ходят в рваном, а тратить время на одежду для портовых притонов он находит финансово не перспективным.