Елена Грушковская - Перенос

Я прихожу за час до открытия клуба. Ещё нет ни одного посетителя, только за столиком, ближайшим к подиуму, сидит Феликс и ещё какой-то смуглый усатый мужчина средних лет, с проседью, в дорогом костюме и при галстуке. Я подхожу и здороваюсь. Мужчина с проседью — владелец клуба; он пожелал лично присутствовать на просмотре.

— Ну, показывай, Натэллочка, что у тебя, — фамильярно обращается ко мне Феликс. — Смотри, не подведи — я так расхвалил тебя Рашиду Мухамедовичу, что он лично пришёл тебя посмотреть.

За ди-джея — Йоко. Я отдаю ей фонограмму и иду переодеваться, а про себя думаю: Рашид Мухамедович! Кажется, идея с восточным танцем должна попасть в точку. С другой стороны, я должна станцевать безупречно, чтобы угодить искушённому вкусу хозяина.

Я облачаюсь в костюм и поднимаюсь на подиум. Моё лицо скрыто полупрозрачным голубым покрывалом, видны только глаза. Саблю в ножнах я несу в руке. Раздумывать некогда — фонограмма уже звучит, и я, положив саблю на край подиума, бросаюсь в танец. Сначала он медленный, зачаровывающий, текучий, а в середине музыка совсем замедляется, почти замирает. В этот момент я выхватываю саблю из ножен, и музыка неожиданно выплёскивается и льётся, быстрая, как порожистая река. Начинается мой танец с саблей. Я верчусь, покрывало развевается за спиной, сабля сверкает, рассекая воздух. Музыка убыстряется, я тоже ускоряюсь, вращаю саблю то одной рукой, то другой. Вот последние десять секунд композиции: в течение восьми я верчусь волчком, а последние две — завершающий удар. Я намеренно делаю это движение в сторону хозяина, и он так подаётся всем телом назад, что опрокидывается на пол вместе со стулом кверху ногами — только лакированные туфли сверкнули. Музыка стихает. Над столиком появляется серебряная голова хозяина с выпученными глазами.

— Ай, шайтан! — бормочет он.

— Рашид Мухамедович, вы в порядке? — бросается к нему Феликс.

Хозяин поднимается на ноги с ошарашенным видом, поправляет съехавший на сторону галстук. Феликс смеётся:

— Ну, что я вам говорил, Рашид Мухамедович? Конечно, я обещал вам, что вы упадёте в переносном смысле, а не в прямом…

Хозяин садится на своё место, залпом выпивает свой коньяк и выносит вердикт:

— Она должна здесь работать.

10

Мой псевдоним — Маска. Это потому, что на моём лице всегда чёрная полумаска с блёстками, в каком бы костюме я ни была. А костюмов у меня много, к каждому номеру свой. Все номера я ставлю себе сама.

Я работаю три раза в неделю: вторник, четверг, суббота. Я приезжаю в "Атлантиду" уже в маске и снимаю её только по дороге домой. Меня часто просят: "Маска, покажи лицо!" Но я никогда не снимаю свою маску.

Я только танцую. Начав работать, я сразу поставила условие: интим-услуг я не оказываю. Я их никогда не оказываю, хотя, не скрою, предложения поступают. От некоторых особо настойчивых приходится даже отбиваться — тут мне сгодились мои навыки в айкидо. Некоторые просят массаж, но я не ведусь на это. Я знаю, чем заканчивается такой массаж. Пару раз Феликс мне слегка попенял:

— Ну, что ты такая неуступчивая… Была бы дополнительная статья доходов.

Один раз он всё-таки пытается продать меня богатому посетителю, который захотел со мной уединиться, суля большие деньги. Результат: похотливый богач в нокдауне, денег не получаю ни я, ни Феликс. Мне такие деньги и не нужны, а вот Феликс недоволен.

— Такую крупную рыбу упустили!

Я говорю:

— Если ты так хотел выкачать из него деньги, сам бы и обслужил его.

Феликс злобно щиплет свою бородку.

— Не знаю, сколько ещё я смогу терпеть твои капризы. Я их терплю лишь постольку, поскольку на тебя идут люди. По вторникам, четвергам и субботам у нас вдвое больше народу.

С Йоко мы выступаем в разные дни. На неё тоже идут, но по подсчётам Феликса, она собирает несколько меньше зрителей, чем я: мой рейтинг оказался на десять процентов выше. Хотя она работает в другие дни, по вторникам, четвергам и субботам её тоже можно увидеть в клубе — в качестве посетителя. Чаще всего она сидит у стойки бара и пьёт. Она смотрит все мои выступления, а сразу после моего номера уезжает.

Два часа ночи. Моё субботнее выступление завершено, я переодеваюсь и, не снимая маски, выхожу из клуба. Я иду к своей машине. Открывая дверцу, я вижу краем глаза стройную фигуру, выходящую из-за соседней машины. Красный огонёк сигареты. Она идёт ко мне, походка нетвёрдая, в руке поблёскивает бутылка — не разберу, чего. Бледное японское лицо, в глазах — тёмная пустота.

— Ты как призрак. Я тебя вижу, узнаю, но дотронуться не могу.

У неё странный, глухой голос.

— Йоко, может, тебя подвезти? — предлагаю я. — Ты же не сядешь за руль в таком состоянии.

Её маленький рубиновый рот улыбается, но в глазах по-прежнему жуткая бездонная пустота. Смотрит сквозь меня.

— Йоко, ты набралась. Давай, я подвезу тебя, а машину заберёшь завтра.

Она дотрагивается пальцами до маски, слегка пошатывается.

— Сними… Пожалуйста. Я хочу увидеть твоё лицо.

Апрельский сырой сумрак липнет к моим щекам. Я снимаю маску, она смотрит. Тёплые влажноватые пальцы гладят мою щёку.

— Алиса…

Я порываюсь сказать, но её палец прижимает мне губы.

— Ш-ш… Не говори, я знаю, — шепчет она. — Ты не она. И это самое страшное.

Она идёт прочь. Я цепляюсь за её бутылку.

— Ну, хоть не пей больше!

Бутылка остаётся у меня в руке. Йоко садится в свою машину и отъезжает со стоянки.

Я смотрю на этикетку. Крепкий джин. Его осталось полбутылки.

А во вторник Феликс встречает меня леденящей душу новостью: Йоко погибла, разбилась на машине. Это случилось как раз в ночь с субботы на воскресенье, в три часа. Я была последней, кто видел её живой.

— Ты осталась нашей примадонной, — говорит Феликс. — Ты и она — вот два лакомых кусочка, на которые клюёт народ. Вернее, она уже — была…

Он срочно подыскивает новую девушку, а пока он её не найдёт, он просит меня поработать в дни Йоко. Да, будет немного внапряг, но это всего какая-нибудь неделя — минимум, за который он может подыскать что-то стоящее, а не первую попавшуюся… Гм, гм, Феликс извиняется за оскорбляющее женский пол слово. Но это действительно так, он должен найти Йоко достойную замену. Конечно, такую, как она, найти невозможно, но это должно быть, по крайней мере, что-то, что могло бы хоть в какой-то степени сравниться с Йоко.

— Извини, Феликс, — говорю я. — Я сегодня беру отгул. Ты меня просто подкосил этой новостью.

Феликс ворчит, но отпускает меня, хотя и с большой неохотой. И прибавляет, чтобы завтра я вышла, чтобы отработать за Йоко. Я обещаю.

Я сажусь в машину, но тронуться с места почему-то не могу. Если бы я тогда настояла, не отпустила её, не позволила ей садиться за руль пьяной, она, быть может, была бы сейчас жива, и Феликсу не пришлось бы срочно подыскивать что-то, что могло бы хоть в какой-то степени сравниться с Йоко.