Джон Робертс - Степная царица

— Не знаю, — ответил Конан. Ему было смешно слышать, как одна воинственная женщина называет другую злобной. — Но не сомневаюсь, что скоро мы это узнаем. Меня больше интересует та вода.

— У нее действительно запах речной воды, непохожий на запах воды из родника. Откуда здесь, в центре пустыни, речная вода?

— Только из одного места. Из-под земли. Это может дать нам шанс для побега. И еще одно: у стражницы, которая вела меня, был стигийский меч. Это означает, что эти люди имеют какой-то контакт с внешним миром. Топорики, кажется, тоже стигийские.

— Может быть, оружие очень старое.

— Возможно, но ножны меча отнюдь не старые. Они из кожи и украшены стигийским рисунчатым письмом.

Акила пожала плечами:

— Что это нам дает? Та женщина сказала, что сюда забредают изнемогшие от жары кочевники и умирают здесь. Может, с ними попал сюда и меч.

— Может быть, — согласился Конан. — Но помни то, что я тебе сказал, лови возможность. Любой обрывок знаний может помочь нам выбраться отсюда. Здесь где-то есть река, а через Стигию протекает самая большая река в мире.

— Если мы выберемся из этой проклятой тюрьмы, ты сможешь найти дорогу на поверхность?

— Да, — не колеблясь, ответил Конан. — Я всегда помню, где я проходил.

Акила кивнула:

— Я тоже выросла на земле без столбов с указателями, где не очень-то много ориентиров и где, для того чтобы выжить, надо иметь чувство направления. Но я никогда не оказывалась в таких норах. Здесь нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Нет даже ветра.

Киммериец видел, что катастрофические происшествия последних нескольких дней сломили ее железную самоуверенность.

— Я не зря провел много времени среди Пустошей Пиктов и в джунглях на юге. Город, даже подземный, — это такие же джунгли.

— А что ты думаешь о тех факелах, что горят без дыма? Это колдовство?

— Я таких никогда не видел, — признался он, — но почему-то мне не кажется, что они колдовские. Когда нас вели сюда, я заметил, как раб прочищал один факел, будто масляную лампу. Вероятно, там горят невидимые пары. Я видел, как алхимики поджигали такие пары у себя в лаборатории, и все наблюдали, как горят пары, выходящие из печей углежогов.

— Да, — сказала она неуверенно, — может быть, и так. Но все равно мне это не нравится. — Акила помолчала некоторое время, затем спросила: — Как давно мы встали? В этом подземелье я никак не могу определить время.

— Не могу сказать ничего определенного, — ответил киммериец, зевая, — но думаю, что сон нам обоим не помешает.

Они легли, и Акила сказала:

— Они так тщательно нас вымыли, и я уже думала, что нам предоставят хорошую постель.

Конан рассмеялся:

— По-моему, они мыли нас для своего удобства. Кажется, они очень чистоплотный народ. Наше благополучие их не интересует. — Он потянулся, положил руки за голову и уставил взгляд в потолок. — Кажется, отсутствие постели еще не самое плохое из того, что нас здесь ожидает.

Спал Конан долго и без сновидений. Проснувшись, он увидел, что Акила рассматривает свою кожу при свете этого странного факела. Она легко провела кончиками пальцев по рукам, по бедрам, затем по роскошным очертаниям своего торса.

— Все на месте? — спросил Конан.

Она вздрогнула:

— Я думала, что ты еще спишь. Да, все здесь, и в лучшем состоянии, чем я ожидала. Масло, которое они на нас потратили, должно быть, обладает целебными свойствами. Ожоги больше не болят, и почти вся отмершая кожа уже слезла. Даже на губах нет трещин.

— Это хорошо, — сказал он, садясь и протирая глаза. — Когда будешь вырываться отсюда, лучше не иметь никаких уязвимых мест. Как твои глаза?

— Вижу хорошо, как раньше, хотя не помешало бы побольше света.

— Да, вид у тебя нормальный, — сказал Конан, действительно имея это в виду. Ему ничто не мешало рассмотреть каждый дюйм ее совершенного тела. — Если бы только цепь была подлиннее.

Она надменно посмотрела на киммерийца:

— И хорошо, что она коротка, иначе мне пришлось бы свернуть твою упрямую киммерийскую шею.

— Вижу, к тебе возвращается гордость, — сказал он горько. Однако ему показалось, что в голосе ее звучали дразнящие нотки.

Раб принес одну миску жидкости, от которой шел пар, и кувшин воды, все это поставил между пленниками и вышел. Конан взял кувшин и стал пить, в то время как Акила поднесла миску к губам, но затем скривила лицо.

— Опять эти грибы, — сказала она, передавая миску Конану и забирая у него кувшин. — У них что, нет порядочного мяса?

Конан набрал полный рот пресного варева с плавающими в нем толстыми кусками жестких грибов.

— Это поддержит в нас жизнь. И даже люди, хорошо обеспеченные мясом, не тратят его на заключенных. Черствый заплесневелый хлеб и сухой сыр — твоя тюремная пайка. Это, по крайней мере, горячее.

Они съели эту безвкусную пищу, и некоторое время Акила переговаривалась с членами своей свиты. Им явно недоставало звука ее голоса.

— Больше никто из заключенных не говорит? — спросил Конан.

— Нам они не отвечают, — отозвался Джеба.

— Им все равно нечего сказать, — добавил Ки-Де. — Это жалкие людишки, рабы каких-то насекомых, живущих, как термиты в гнилом пне.

— Но все же они могли бы рассказать нам о нашем положении, — возразил Конан. Однако пока он не слышал, чтобы рабы говорили даже между собой. Он решил найти ответ на этот вопрос.

Вскоре после того, как они поели, пришли стражники, чтобы снова отвести их в бассейн. Когда принесли еду в следующий раз, Конан схватил рабыню за плечи. Акила с удивлением посмотрела на киммерийца.

— Поговори со мной, женщина, — приказал он.

Она молчала и только глядела испуганными глазами. Он взял ее нижнюю челюсть большим и указательным пальцами и открыл женщине рот. Затем отпустил.

— У нее нет языка, — доложил он. — Вероятно, так обходятся со всеми рабами.

Акила с отвращением фыркнула:

— Цивилизованные люди зовут нас варварами, потому что мы похожи на диких зверей. Но это естественный и чистый способ жить. Их же способ уродливый и извращенный.

— С этим спорить не буду.

Через несколько часов прибыл отряд стражников. Пленникам связали руки и вывели из камеры. В помещении рядом с бассейном они нашли женщин Акилы, карлика и Ки-Де. Рабы надели на Конана его волчью набедренную повязку и кожаный с заклепками пояс, а на Акилу — ее лисью шкуру и обмотки. Халатов, в которых они шли по пустыне, нигде не было, но Конан усмехнулся, заметив, что возвращенная им одежда была тщательно вычищена.

Паина подошла к царице и тихо спросила:

— Он не пытался приставать к тебе?

Акила улыбнулась:

— Пытался бы, но цепь была слишком короткой.

— Ха! — произнес Конан. — Она свою цепь растянула почти на фут, пытаясь подобраться ко мне,