Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

— На диване оно, конечно удобнее, — согласилась со мной Вика, — да вот беда одна — засыпаю моментально. Ты надолго его забираешь?

— До завтрашнего вечера, дольше держать нет смысла.

— Слушай, — Вика приняла в кресле сидячее положение, и заговорила шепотом, — загреби его на недельку, а? Чего тебе стоит, а Эж хоть выспится толком, а то на его работе отпуска не дождешься.

— Не дождешься, — подтвердила я, — но он нам спасибо не скажет.

— А мы и не просим, — Вика подмигнула мне и лучезарно улыбнулась.

— Хорошо, — пообещала я, — попробую что-нибудь сделать. Неделю не обещаю, а вот дня три устроить можно.

— И на том спасибо, — одобрительно кивнула она.

В комнату вошел Эжен, он так и светился недовольством. Смерив нас подозрительным взглядом, еще больше нахмурился.

— Что вы уже замышляете?

— Ничего, — Вика смотрела на мужа кристально честными глазами.

Она встала проводить нас до двери, поцеловала мужа в щеку и пожелала удачи, правда не понятно кому — ему или мне. Мы вышли из каюты и направились к лифтам. Эж шел впереди, я, отстав на полшага.

— Обычно я вожу людей под конвоем, а меня в первый раз, — хмуро пошутил он, оглядываясь, — неприятное чувство.

В ответ я только пожала плечами и надавила на кнопку лифта госпитального уровня.

Оказавшись в кабинете, я быстро осмотрела плечо Эжена, с недовольством обнаружив, что моим советом о фиксации никто не воспользовался. Намазав сустав обезболивающей мазью, наложила плотную повязку. Эж, смотрел на меня жалостливо и обречено, что ему совершенно не помогло. Я вызвала медсестру и приказала оформлять пациента в общую хирургию. Устроив его в больничной палате со всеми возможными удобствами, пообещала расстроенному парню заглянуть с утра перед обходом. Эж даже не пытался спорить со мной по поводу водворения его в больницу, что было странно, при его-то характере. Я вколола ему обезболивающие и снотворное.

— Он видел твою мамашу, — сообщил мне Эж на прощание.

— Я уже ничего с этим не сделаю, — пожав плечами, ответила я, чувствуя себя канатоходцем, балансирующим на краю пропасти.

По дороге домой заглянула в ординаторскую и попросила дежурного врача присмотреть за вновь прибывшим пациентом, мне пообещали, что глаз с него не спустят. Это радует, в смысле, когда в жизни хоть насчет чего-то ты можешь быть совершенно спокоен.

…Влад еще раз перечитал показания дочери. Да, точно, именно в них и есть загвоздка. Конечно, обычные, законопослушные люди, сталкиваясь в обычной жизни с трупом могут вести себя непредсказуемо, забывать, что и когда делали, но все-таки… Она сказала, что была на занятиях, а когда пришла, сразу же обнаружила тело отца, лежащее в бильярдной. А в протоколах следствия значится, что полицейские, прибывшие на место преступления не более, чем через пять минут после обнаружения тела и проведшие поверхностный обыск в ожидании "неотложки", нашли эту самую школьную сумку в комнате дочери потерпевшего.

Или она после того, как нашла тело, прибывая в состоянии шока, сама отнесла сумку в свою комнату, а потом просто забыла об этом? Или, уже зная, что произошло, не стала сразу заходить в бильярдную? Конечно, аргумент слабоват, но другого-то нет. И она сама сказала, что в свою комнату не заходила. А если так, то зачем соврала? Да и если не заходила в свою комнату, почему встретила полицейского в домашней одежде, запачканных в краске штанах и длинной рубашке, а не в школьной форме?

Ладно, будем думать, что она могла придя из школы, зайти в ванну и переодеться в домашнюю одежду, у Ани в ванной творится черте что — халаты, висящие на вешалках вместе с полотняными широкими штанами и старой Владовой рубашкой, которая Ане велика, но нравиться ужасно и которую она носит вместо халата, считаются вполне нормальным явлением. А было ли в той семье так же? Вряд ли.

В том же самом протоколе обыска описываются комнаты дома. И где касается комнаты дочери, отмечается педантичный порядок. Туфли к туфлям, платья к платьям — никакого беспорядка. Если верить полицейским, то даже нижнее белье было разложено строго по цвету и фактуре ткани. Еще следователь, что вел дело, отметил на полях протокола, что комната не несет абсолютно никакой информации о хозяйке, слишком все безлико. А если так, то почему не обратили внимания на все эти простые нестыковки?

А, ну правильно — дочери потерпевшего было около четырнадцати лет. Почему-то люди думают, что дети в этом возрасте не могут совершить такого тяжкого преступления, как убийство? Даже, если это примерные девочки из хорошей семьи. Вранье! Уж Влад-то знал, насколько жестоки хозяйские дети. По приказу вот одной такой благочестивой, примерной и послушной девочки-паиньки забили до смерти парнишку-раба. Что там уж между ними произошло, Влад не знал, но когда девица обвинила парня в приставании к ней любимой, он ей не на грамм не поверил. Не мог тот спокойный и уравновешенный парень сотворить такое — позариться на хозяйскую дочку! Тем более, что привязался к своей соседке по бараку и ни на кого больше не смотрел. Так-то. Впрочем, тут речь идет о родном отце, хотя…

Ладно, надо обсудить все это с генералом, если одобрит, Влад попросит командировку дня на три не больше, чтобы полностью отработать версию. Собрав показания девчонки, протокол обыска и свои записи в черную папку, закрыл остальные материалы в личном сейфе — архив уже как час не работал — и отправился к кабинету Дмитрия Петровича, из-за неплотно прикрытой двери пробивалась яркая полоска света — генерал работает.

Влад уже поднял руку намереваясь постучать, но остановился в самый последний момент, пальцы застыли в нескольких миллиметрах от пластика двери. До Влада донесся приглушенный голос Наташи.

— Дима, не тяни себе нервы, — просила она успокаивающе, по ее выражению было явственно слышно, что она повторяет это уже не в первый раз, — ничего ведь не случилось.

— Я не тяну себе нервы, ты даже не представляешь себе, насколько это было страшно, я видел все только в записи, — отвечал генерал и Влад мимолетно поразился усталости и безысходности звучащей в его голосе, — но это было все равно страшно. Мозгами я понимаю, что Аня выбрала единственно правильное решение. Она расколола свою мать, как ни один из моих ребят не смог бы, да и у меня так вряд ли вышло. Понимаешь, у нее нет жалости и от этого страшно. Наташ, она сделала все это хладнокровно, без каких-нибудь эмоций. Я осознаю, хоть мне от этого и больно, что она мстила за себя, за свое детство, но Влад-то здесь причем? Его зачем втягивать во все это? Я специально загнал парня в архив и работой завалил, чтобы сидел там безвылазно и не увидел ее! Парню и так досталось выше крыши, зачем еще этот неоправданный риск? С него хватит и того, что вскорости он узнает, что в смерти его родителей и его рабстве виновата эта женщина, Анина мать! А потом еще суд будет. К чему так рисковать, а если бы он ее увидел и узнал?