Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

Оказавшись на борту "Беркута" я первым делом сняла с Влада ошейник, может быть, потом об этом и пожалею, но пока мне доставило злорадное удовольствие видеть, что это вызвало некоторое подобие шока, так что он дал себя раздеть и осмотреть клеймо.

Обработав ожог и заклеив рану стерильной салфеткой, перевела взгляд на разбитые коленки. Вот уж новость, так новость! Пощады он, что ли просил, на коленях ползая? Да нет, глупости! Скорее просто попытался в последний момент отвоевать свободу, вот и приключилась подобная неприятность. Убедившись, что с его ногами ничего страшного, просто кое-где содрана кожа, приказала Владу каюту не покидать и повязку руками не трогать, после чего отправилась в кабину, совершенно уверенная, что все мои приказания будут выполнены беспрекословно. За год я успела его хорошо изучить. Сейчас он слишком ошарашен событиями и их необычными последствиями, чтобы предпринимать что-либо против моей воли, хорошенько перед этим все не обдумав. Естественно — своя же шкура дорога, можно даже сказать бесценна!

Влад проводил меня изумленно недоверчивым взглядом. Пусть думает что хочет, а когда все будет кончено, и повернуть назад он не сможет, тогда все произошедшее не будет иметь никакого значения. У меня же останется надежда, что все узнав, он станет мучиться сознанием о несправедливости жизни и не раз пожалеет о тех словах, что успел наговорить.

Путешествие проходило спокойно, и я предавалась благостному безделью. Почти весь полет полулежала в кресле пилота, задрав ноги на панель управления, и читала глупый детектив, где с первой страницы было ясно кто убийца. В жизни так не бывает. Прерывала я это увлекательное занятие всего два раза, навещая Влада. Во время своих коротких визитов, неизменно заставая его в одной и той же позе — лежащего на неудобной койке, на которой едва помещался. Ну и выдержка же у мужика — я бы извертелась уже давно! А этот — нет, лежит как манекен, пялится в пространство, прикрытый до пояса шерстяным колючим пледом.

Лететь с подобным грузом на борту одно удовольствие, не то, что в прошлый раз. Да, в прошлый раз было забавно. Я поежилась, вспоминая ледяные струи, хлещущие с потолка. Я поменяла положение, подтянувшись чуть вверх, ноги с грохотом обрушились с приборной доски, вызвав приступ раздражения.

Требовательный сигнал автопилота, старательно ведущего "Беркута" по заданной траектории, запищал, привлекая внимание. Посмотрев на монитор, я улыбнулась, корабль на подлете к станции и минут через пятнадцать можно будет наблюдать ее визуально. Вот мы и дома. Почти. Нехотя выбравшись из кресла, я поплелась проведать груз.

Ожег уже не выглядел так устрашающе, как с самого начала. Набухшие было волдыри опали, и немного сошла краснота. Дня через три, в крайнем случае, четыре он и не вспомнит об этом, настолько хорошо идет заживление. Аве, медицина! К вечеру, когда воспаление окончательно спадет, надо будет счистить черные опалы вокруг раны. Весьма довольная результатами работы современной фармакологии я снова наложила повязку и поднялась, собираясь уходить. Влад даже не шевельнулся, демонстрируя полный отход в астрал.

— Штаны надень, — бросила я уже в дверях, — прибываем через пять минут.

Он перевел на меня пустые глаза и медленно кивнул, при этом стараясь не сильно выпадать из образа и явно надеясь, что мне будет стыдно. Я быстро убралась в кабину, что бы избави Боже не расхохотаться и не распустить язык в простом желании позлить его еще больше.

Через главный иллюминатор был виден бок станции. Она висела в вакууме, занимая почти все видимое пространство, отделенная от меня толстым стеклом и казалась такой близкой, что руку протяни и сможешь потрогать поблескивающий в свете мощного прожектора серебристый холодный бок. Налюбовавшись вдоволь, я связалась с диспетчерской и попросила разрешение на посадку, мне выдали длинный перечень инструкций куда заходить. Я дала подтверждение, вверх и вбок поползла огромная переборка шлюза.

Аккуратно завела "Беркута" в распахнувшийся зев. Сыто лязгнула внешняя переборка, и я на несколько секунд оказалась в полной темноте, нарушаемой только слабым отсветом приборной доски. Я всегда побаиваюсь этого момента, это как между сном и реальностью — я уже здесь, но меня еще нет. А что если я зависну где-то посередине? Внутренний шлюз открылся, не позволив перепугаться окончательно, и станция приняла нас в свое уютное и теплое нутро. Дома оно всегда хорошо, несмотря на то, что этот дом болтается где-то посреди космоса.

Я подрулила к приготовленной площадке и выключила двигатели, взвизгнувшие напоследок и затихшие на самой высокой ноте. Что-то не так с кораблем. Я перевела дух и потерла внезапно вспотевшими ладонями лицо, ощущая прилив бешеной радости, как и всякий человек, внезапно осознавший, что беда была совсем близко, но прошла мимо, даже не задев. Да уж, крайне неприятно думать, что "Беркут" мог подвести где-нибудь посреди космоса. К счастью жизнь не знает сослагательных наклонений. Ведь не подвел же. Дотянул! Хорошо-то как!

Я отстегнула ремни и поводила плечами, разминая затекшую спину. Оглядевшись напоследок и удостоверившись, что все отключено, покинула капитанское кресло.

Влад ждал у закрытого люка одетый в привычные штаны и свитер, настороженно поглядывая в мою сторону. Я прошла мимо и молча разгерметизировала люк. Гидравлика с тихим шипением открыла замки и отвела в сторону тяжелую пластину. Стоявшие рядом техники подняли палубный трап.

Дожидаясь окончательной установки трапа, я почувствовала, как легонько коснулась моего плеча обтянутая свитером мужская грудь. Что ж, любопытство оно, говорят, и кошку сгубило, что уж говорить о более слабом представителе человечества? Не терпится увидеть, куда тебя притащили? Ну, ну! Я чуть повернула голову, вполне достаточно, чтобы увидеть, как настороженность в глазах Влада сменяется неподдельным и глубоким изумлением.

…сперва метался по комнате не находя себе места, шалея от неизвестности и недоумевая зачем его притащили обратно. Неужели так необходимо продолжать мучить? Уж лучше сразу отдали бы новому хозяину и дело с концом! Зачем дальше-то издеваться!?

Прижимался лбом к холодному металлу переборки, задыхался и один раз даже позволил себе тихонечко заскулить. Пока еще есть время пожалеть себя, потом времени уже не будет, равно как, не будет и жизни, лишь борьба за существование.

Жизнь рушилась, ускользая песком сквозь пальцы. Не ухватить, не удержать. Почему-то до конца не верилось, что через несколько дней, а может и часов, все закончится. Он вновь окажется в аду, где не будет ни секунды покоя. Придется бороться за место в вонючем бараке, за миску скудной похлебки, и унижено гнуть спину перед хозяевами и надсмотрщиками, если, конечно нет желания быть избитым. И вранье это, что он не боится побоев. Боится и еще как. Всякий нормальный человек боится плетки и унижений, когда в глазах темнеет от боли и тяжело бороться с желанием ползти к хозяину на брюхе моля о пощаде и человеколюбии. Кого-то совсем недавно он упрекал в излишках этих чувств. Идиот!