Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

Из операционной мы выползли спустя полтора часа. Случай оказался тяжелее, чем виделось поначалу. Я опустилась на корточки прямо около дверей операционной. Приятно было прижаться спиной к прохладной переборке. Мимо прогрохотали носилки, направляющиеся в реанимацию, я приоткрыла один глаз, провожая их.

— Ну и чего расселась? — услышала я над собой Наташкин голос. — Пошли хоть кофею хлебнем за счастливый исход.

Я поднялась и поплелась за подругой, стягивая с себя хирургический халат. Зайдя в комнату отдыха, глянула в зеркало, и могла констатировать, что моя новая белая блузка безнадежно испорчена. Я достала из шкафчика хирургическую пижаму и натянула на себя. В чистой одежде я почувствовала себя намного лучше.

— А ты акробат, — хмыкнула Наташа, — это ж надо, делать массаж и аорту держать, если мужик выживет — по гроб благодарен будет.

— Все, кто через меня прошел, грешат этим, — скромно ответила я. — Вот ведь, день еще только начался, а я уже как побитая собака!

— Пройдет, — успокоила меня Наташка, — ты мне лучше поведай, как отдохнули. Я слышала Лизи замуж вышла. Адмирал, говорят, рвет и мечет!

— Это присказка, не сказка, — усмехнулась я, — ты лучше послушай, что у меня было. Вот где закачаешься, — и я поведала ей обо всех моих злоключениях.

— То-то я думаю, что шеф носится с самого утра, будто ему клизму поставили, а в клозет не пустили, — хмыкнула она, — все кричал, что ты какую-то заразу на станцию притащила.

— И вовсе Влад не заразный, — обиделась я за парня, — я его вчера сама проверяла. У него даже вшей нет, точнее, уже нет, я их еще на Земле вывела, да и было их немного, а так ничего больше.

— Да не кипятись ты, — улыбнулась Наташа, — ты лучше расскажи, что ты с ним делать будешь?

— Еще пока не знаю, — призналась я, — учить буду, человека из него сделаю, не то он на звереныша похож, а там глядишь, и год положенный пройдет. Может родных получится отыскать. Понимаешь, не похож он на потомственного раба, слишком уж морда породистая. А если не найду… не знаю, дожить до этого надо, а там как Хаджа Насреддин говорил…

— Кто?

— Ну, был такой сказочный герой, так вот он говорил: 'А там или эмир помрет, или ишак заговорит'.

— Значит так, — подвела итог нашему разговору Наташка, — ношу, ты взвалила на свои плечи, возможно, неподъемную, правда это уже не имеет значения. Придется помогать расхлебывать все это по мере сил и возможностей. Но я тебя предупреждаю — не всегда можно спасти весь мир и одного человека в частности. Работать надо будет долго и тяжело и, в конце концов, не добиться нужного результата. — Она испытующе посмотрела на меня, ожидая возражений, но таковых не последовало. — Что ж, начнем, перекрестясь, — вздохнула она.

— А у нас есть выбор? — Уныло улыбнулась я.

Дверь с треском распахнулась, впуская в комнату отдыха Геннадия Васильевича, нашего любимого начальника. Он был всем мил, если не брать в расчет его скрупулезное отношение к соблюдению инструкций, которые, между прочим, он сам и создавал в необозримых количествах.

— Романова, — обратился он ко мне, забыв поздороваться, — почему вы притащили на станцию неизвестно кого к тому же без положенного двух недельного карантина?

— Здравствуйте, Геннадий Васильевич, — мило улыбнулась я, смущая шефа вежливостью, — я понимаю, что совершила непростительную ошибку, но рада сообщить, что сама проводила медицинское освидетельствование, и могу авторитетно заявить, что вышеназванный субъект не несет никакой опасности обитателям станции. Вот, пожалуйста, его медицинская карта, все нужные анализы уже внесены туда. — Я поднялась и, не снимая милой улыбки, подала светиле медицины подготовленную мной карту Влада.

Шеф, не ожидающий такой расторопности, хмуро взял из моих рук планшетку. По мере прочтения документа его лицо разглаживалось. Наконец он отложил ее и уже на полтона ниже продолжил:

— Да, Романова, в этом случае придраться не к чему. Но впредь настаиваю на соблюдении соответствующих инструкций по поводу карантина.

— Извините, Геннадий Васильевич, — потупила я глазки, — но я не стала беспокоить вас по окончанию рабочего дня и сама приняла решение обойтись без карантина. Вы бы со мной в этом согласились, поскольку пациент перенес тяжелую психологическую травму, а со мной у него наладился контакт. Если бы я отправила его в карантин, это было бы безвозвратно утеряно. — Я развела руками. — Да, кстати, Геннадий Васильевич, мне нужно изменить график работы, я хочу больше выходных и поменьше дежурств.

— Эко ты деточка замахнулась, — усмехнулся шеф, — а кто ж работать-то будет?

— То есть, как я поняла, вы не собираетесь идти мне на встречу? — улыбнулась я ему счастливой улыбкой.

— Анна Дмитриевна, — шеф аккуратно подбирал слова, — вы же поднимаете, какое тяжелое положение на станции — медицинского персонала не хватает.

— Вы отказываетесь поменять мой график, — печально уточнила я.

— К моему глубочайшему сожалению, я вынужден вам отказать.

— Замечательно! — воскликнула я, извлекла из ящика стола лист бумаги и протянула начальнику.

— Что это такое? — подозрительно спросил он.

— А, так, сущая безделица — требование всех неиспользованных выходных, отпускных, отгулов, а так же за работу по праздникам. Согласно контракту.

— Это невозможно! — воскликнул начальник зеленея.

— Отчего же, очень даже возможно. И если мы не решим это дело сегодня и миром, завтра эта бумага будет лежать на столе адмирала, я думаю, он удовлетворит мою просьбу.

— Анна Дмитриевна! — шеф решил не сдавать позиций, — вы злоупотребляете…

— Ничем я не злоупотребляю, — прервала я его довольно невежливо. — Я попросила вас упростить мне график, вы отказали, хотя и забываете, что я работаю практически на две с половиной ставки хирурга! Уж кто из нас злоупотребляет так это вы, поскольку у нас была договоренность: как только я сочту нужным, я тут же перехожу на обычный график работы. Если вы мне этого не даете, значит, я беру все, что мне причитается за три года.

Начальник в уме, видно прикинул, что отсутствовать я буду больше, чем долго и решил уступить. Решение его было основано на том, что лучше реже, чем никак. А для начала он предложил мне уйти на две недели в отпуск. Геннадий Васильевич удалился, что-то, сердито бормоча себе под нос.

— О, как! — хмыкнула Наташка, глядя на закрывшуюся дверь, — я бы так не смогла.

— Понимаешь, — пустилась в объяснения я, — если бы не взвалила себе на плечи заботу о ближнем, я бы тоже так не смогла. У меня, признаться, колени дрожат.

…Полудрема и тихие шаги. Решив, что ему просто показалось, Влад зарылся головой под подушку, сон опять накрыл его теплыми лапами. Дверь в комнату распахнулась от сильного удара, с треском влетев в стену, и на Влада, словно вихрь налетел злой, как черт, Дмитрий Петрович. Не церемонясь, содрал с Влада одеяло и рывком стащил его с кровати. Еще толком не проснувшийся Влад приземлился на полу, снова ударившись обожженным бедром, едва не взвыл от боли. 'Так клеймо никогда не заживет', - досадливо подумал он, глядя снизу вверх широко распахнутыми глазами на грозную фигуру генерала не делая попыток подняться.