Николай Ярославцев - Преднозначение

-Здрав будь, дуб – отец. Прими гостинец от последнего сына бэрьего рода. – Услышала княжна его сдержанный голос. И увидела, как он отделил от хлеба четверть. Присыпал ее солью и, снова поклонившись, положил туда, где корни поднимались над землей. – Прости, что скуден дар, отец – дуб. Спешно собирались, иного не припасли.

Качнул старый дуб развесистой кроной, зашумел ласково и опустил ветви к Радогору, словно обнимая его. И что – то, чего не поняла Влада, прошелестел ему на ухо листвой.

-Подходи, княжна. Дуб – отец принял нас. – Позвал ее Радогор. – Тут и обождем, пока не поправишься.

Подходила к дереву с осторожностью. Слышала, что раньше и деревья умели человеческую речь разбирать, и люди их языком владели. Но что самой увидеть придется и во сне увидеть не могла. Шла, робко поглядывая на могучее дерево, над которым стаями поднялись потревоженные птицы, пытаясь взглядом дотянуться до вершины. И не могла. Даже голова от усилия закружилась. А сквозь густую листву, казалось, следили за ней внимательные, задумчивые глаза.

Ворон, Радогорова птица, не испытывая и малейшей робости, пристроился сверху, на ветке и пробовал на вкус зеленый желудь и поглядывал на нее насмешливым черным глазом.

-И не привыкла кланяться, но все же поклонись. – Его голос звучал прямо в ее мозгу. – Хуже не будет. Не каждый день видит он княжен подле себя.

Влада послушно согнулась в поясе.

-По здорову ли, дуб – отец?

-Дедко Вран сказывал, что в прежние времена, пока не пришли другие боги к людям, все, кто жил в то время, ему кланялись. Древу – отцу. Он и приют даст, и крышу над головой, и теплом одарит. И накормит, и напоит. Силу, здоровье вернет, как притомишься. А попросишь, и судьбу укажет. Только уметь просить надо. Ныне же отвернулся лес от людей. Обижать его стали, внимать разучились ему.

С удивлением слушала она этого странного парня. Не поймешь сразу воина ли, или волхва. Прижалась к дереву, рядом с которым сама себя чувствовала слабой травинкой.

-Слышишь, как кровь по его телу бежит? Только не бьется в жилах, как у людей, а журчит неслышно, убегая в каждую веточку, в каждый листочек.

Раскрыла в удивлении на него глаза. Дивные речи говорит. Как о живом. А люди их под пилу, топором и в печку. Снова обратила взгляд к дереву. Ветви, словно соглашаясь со словами Радогора, шевелились рядом с ее лицом.

-Я люблю слушать его. – Радогор с нескрываемой нежностью, провел ладонью по стволу. – Не это, конечно, другое. Около дедкова жилья стояло. Ляжешь под ним, раскинешь руки, глаза закроешь… а оно шепчет в ухо, рассказывает о том, что видело, что слышало за длинный свой век. Речь плавная, неторопкая. И думается хорошо.

Наклонился к корням и бережно, чтобы не помять, развел руками траву. И исчез, словно в яму провалился. Влада вздрогнула, но тут же услышала его спокойный, уверенный голос.

-Спускайся ко мне, княжна…

Наклонилась, чувствуя, как трепещет ее сердце, и через густую траву увидела нору. Запах цветов забился в ноздри. Чихнула, закрыв нос ладошкой.

-Спускайся вниз, княжна. – Повторил Радогор. – Не бойся, я приму, не уроню.

Робея, вперед головой, влезла в нору, прямо в подставленные Радогором, руки.

-Не упади. Пока глаза не привыкли, упасть можешь.

Влада, медленно поворачиваясь вокруг ноги, огляделась. Нора оказалась и не норой вовсе. Сухо… и просторно. Радогор стоит в рост и голову не клонит. Со всех сторон ровный свет льется.

-Отец – дуб для тебя уже и питье за ласковое слово приготовил. – Сказал Радогор и указал взглядом на темную, мерцающую лужицу в углублении толстого корневища. – Пей без опаски. Сразу почувствуешь, как сила к тебе возвращается. А мало будет, скажи… еще даст. Вечером я тебе корешков дам пожевать. Лучше бы их крутым кипятком залить и дать потомиться. Но не любит отец – дуб огня. А корешки и так есть можно. Они силу возвращают. После них хоть день от зари до зари беги и не притомишься.

Пока слушала, он вьюном выскользнул из норы. И вернулся с охапкой свежей пахучей травы. И исчез снова. И опять вернулся с травой. Ловко разравнял ее в одном углу. Остатки бросил на корневища в другом. И достал из мешка чистую холстину, совсем не удивляясь предусмотрительности Неждана. Княжна привыкла со скатерти вкушать.

Встряхнул легонько и расстелил ее между корневищами.

Порезал хлеб тонкими ломтями, так же тонко порезал и вяленую кабанину. Выложил все на середину и, подумав, добавил ко всему деревянную, обтянутую кожей, баклагу с водой. И две глиняные кружки.

-Прости, княжна, за бедный стол.

Повернулся к ней. Княжна все еще стояла, сосредоточенно глядя, на темную лужицу, в сомнении глядя на нее.

-А ты на колени встань и губами, как из ладошки. – Посоветовал он. – А я уйду пока, чтобы взглядом тебя не смущать.

В глазах княжны появилась тревога. Брови вскинула. Жутко одной оставаться здесь, под дубом – исполином. Корневища, как змеи вьются и по бокам, и над головой. Радогор понял ее и улыбнулся. Глаза его потеплели.

-Здесь тебя ни кто не тронет, княжна. И я рядом буду. Еще травы принесу, чтобы спалось лучше. А потом уж и за стол сядем.

Покраснела от стыда. Как бы плохого не подумал. Тело все еще помнит тепло его сильных рук, а щека уютного ложа не забыла. Не девка же теремная, а как никак княжна и дочь воина, который землю на порубежье дальнем берег.

И, следуя его советом, встала на колени и склонилась над лужицей.

-И меня не опасайся, княжна. Волхв я…

Прижалась губами к лужице. Влага прохладная и сладковатая на вкус. И выпила, высосала ее, не отрываясь, чувствуя, как с каждым глотком молодое тело наливается силой и легкостью. С сожалением вобрала в себя последние капли и подняла голову, глядя на Радогора с нескрываемым огорчением.

Радогор, который вернулся с новой охапкой травы, с удовольствием посмотрел на ее, сразу порозовевшее, лицо, в нестерпимо синие глаза, и успокоил.

-Вечером еще даст. А пока хватит. Нельзя много сразу. А пока к столу. Отведаем того, что Неждан принес. Я же еще раз выйду, друзей угощу.

Но и выходить не пришлось.

Ворон, постукивая по кореньям когтями, сам спускался в пристанище. Остановился, с любопытством озирая их укрытие, и устроился на краю холстины, раздумывая с чего бы начать. А за ним и бэр затолкал голову в лаз и заревел от обиды. Радогор заглянул в его обескураженные, раздосадованные глаза и засмеялся.

-Муравьев не хватило?

Отхватил от хлеба еще четверть и щедро присыпал солью, подал бэру и потрепал по голове.

-Сюда больше не лезь. Сам вынесу. Вытопчешь всю траву и лаз явишь. Нам теперь, брат бэр, незаметно жить надо. – Предупредил он его, и вернулся к их столу.

Княжна к трапезе без него не приступала.

Подвинул к себе ломоть хлеба, сверху на него бросил пласт кабанины, взял было в руки луковицу, но есть ее раздумал. Дух от лука такой, что в пяти шагах с ног валит. Желудок тут же отозвался ворчанием, а едва он поднес кусок ко рту, взвыл от нетерпения.