Николай Ярославцев - Меч Шеола

— Припасы. Взял на первое время. А потом добудем.

Головастиков что ли? — Слух у берегини был таким, что любой хищник позавидует. — Другой добычи не найдешь. Или не тебе я толковала, что все перевел мой соседушка? Что ходил, что летало и что ползало. Так, что милок, бери сколько унесешь, чтобы с голоду не пухнуть. В дороге все переедим. Зато обратно легко будет тебе шагать.

Подумала, и с грустью добавила.

— Если будет чем. Я уж хорошего и ждать отчаялась.

Княжна услышала ее последние слова и встревожилась не на шутку.

— Радо, я с тобой пойду. Не пущу одного. — Вскричала она. — На погибель.

Чем до глубины души обидела кикимору.

— Или повылазило тебе, девица? Где это ты его одного увидела? А меня ты уже и замечать перестала? Я на погибель не собираюсь.

И правда, Лада, куда тебе с нами. — Радогор поспешил образумить княжну. — Вымокнешь, простудишься, а нас впереди путь не легкий ждет. И водянной опять же…

Услышав про водянного, Влада призадумалась. Но все испортила берегиня. И сейчас успела влезть со своим языком.

— Нужна она ему больно. Он мужчина степенный да видный и супругу выбирает по себе, а не такую стрикалку, как эта. Хи — хи, да ха — ха! Ни какой самостоятельности, даром, что княжна. — И сокрушенно хлопнула себя руками по бокам или по тому, что у нее было этом месте. — И как такое чудо у князя Гордича уродилось, ума не приложу. А на водянного пусть даже не смотрит. Уж если он от меня отвернулся!

— Ты же говорила, что сама ему отказала. — Поправила берегиню Влада, пряча улыбку в кулак.

— И отказала. А ты добивайся девки, если мужчина! А не беги, выпучив глаза в разные стороны. Мало ли какие капризы на девку нактили?

Огорчение ее было так велико, что она отправилась к Копытихе, в надежде поживиться гостинчиками для восстановления душевного равновесия.

— Расстроилась. — Засмеялась Влада. — Огорчение убежала заедать. Никогда бы не подумала, что они такие, эти кикиморы. Дитя дитем. А ими детей пугают. Когда едем, Радо, чтобы я подкольчужник успела залатать ко времени.

— Не едем, Ладушка. Идем. — Нехотя ответил Радогор и засмеялся. — А не ревнуешь ли ты меня к ней, Лада?

Княжна увела взгляд к избушке, где берегиня торопливо выкладывала Копытихе все свои обиды. И тоже засмеялась.

— А напрасно. Берегини у богов в подручных ходят. Перекинется красной девицей, да так, что мавки ахнут от зависти. А парень, если духом слаб или иным чем, свету белого не взвидит. И сразу про все забудет.

Напрасно сказа. Но сказанного не воротишь. Княжна задумалась и с недоверием снова повернулась к избушке. А из избушки через волоковое окно донеслось.

— Так ей вертошарой. Будет знать, как над чужим горем потешаться.

Но и этого было довольно, чтобы Влада решительно тряхнула головой и даже ножкой притопнула.

— Вот уж сейчас точно не остановишь меня!

А из волока вновь долетел невнятный, но очень ехидный, смешок кикиморы, которая все таки нашла, чем угоститься.

— А пусть себе идет, Радогор. Леший за волосья долгие сгребет, не промахнется. Или кто в трясину потянет…

На глазах княжны выступили слезы. Еще слово и ударится в рев, не остановить.

— Не слушай ты ее, Ладушка. Это она тебе за твой смех выговаривает. — Как мог Радогор пытался ее успокоить. — Кто же тебя утянет, когда водяной ушел. Или забыла ты? И лешему ты не нужна. Он по беригине сохнет. Сам видел. И разве отдам я тебя кому?

Но княжна поджала губы, гневно сверкнула глазами и кинулась к копне. Радогор вздохнул и, вспомнил, что лошадь до сих пор стоит не расседланная и мешок с припасом не разобран. А через волок выглядывал длинный и тонкий, как отсохший сучок, нос.

— Ловко я ее? — Весело спросила берегиня у Копытихи, приглашая повеселиться и ее.

Но поддержки у ведуньи не нашла.

— Связалась с младенцем. Девка только — только свет увидела, каждому дню радуется. Сама посуди, много ли она из окна своей светелки видела? А ты что?

Кикимора нахмурилась, обдумывая ее слова, забыв и про творожную шанежку в руке и смутилась.

— Повинюсь я перед ней, подруга. Думала, что она надо мной потешается. И ты, молодец, повинись. — Крикнула она Радогору, который в это время стренаживал коня, чтобы далеко не убежал. — Она сейчас и вовсе косо на меня смотреть будет. То нагой, в чем мать родила, на твоей спине качусь, а то и того хуже, девкой красной перекидываться могу, о чем и сама не знала.

Хлопнула себя рукой по лбу, так, что по лесу треск пошел, словно сухим поленом по пустому дереву кто брякнул. И чуть не до пояса вылезла из волока.

— И где ты раньше был, парень? Сколько времени на тебя извела, а ты и словом не обмолвился. Я же и помнить про то забыла, что перекидываться могу. — Даже пальцем погрозила Радогору и втянулась в избу, возвращаясь к Копытихе. — как думаешь, получиться у меня перкинуться, подруга? Советуешь попробовать? Глядишь, тогда и водяной вернется.

— Совсем сдурела, старая? Ну, посуди сама, кто на нас с тобой сейчас обзарится, хоть по десяти раз на дню перекидывайся. Лучше иди да перед княжной повинись.

Берегиня, не прекословя, тут же отправилась мириться. И до Радогора долетел ее дребезжащий голос.

— Ой, да что ты над собой наделала, девонька? Да, как же у тебя рука на красу такую поднялась? — На весь лес запричитала она. — И потянуло же меня за язык, дуру старую, колодищу гнилую, неразумную!

Радогор похолодел, почувствовав не ладное и в несколько прыжков подлетел к, их с княжной, пристанищу. Влада сидела на копне и держала на коленях, срезанные по плечи, волосы, приглаживая их гребешком.

— Ладушка, зачем? — Прошептал он, побелевшими губами.

Княжна и головы не подняла.

— Чтобы не утянул никто. — Тусклым, безразличным голосом отозвалась она, и провела ладонью по коротко обрезанным волосам. — И думать не надо теперь кто я, девка или баба.

Кикимора всплеснула руками.

— Подруга, ты только посмотри на эту срамницу. — Берегиня все еще не могла успокоиться. — Это же додуматься надо было до такого.

Но Копытиха и глазом не повела.

— Зато голове легко. — Просто сказала она, отнимая у княжны волосы. — Новые отрастут. А эти у меня пусть полежат.

Радогор словно онемел, глядя на сразу, преобразившееся лицо Влады. Юнец и юнец, если бы не тесно облегающий тело, подкольчужник.

И тебе будет причитать, старая! — Прикрикнула. Обозлившись, она на кикимору. — Весь лес переполошила. У парня от твоего визга ноги отнялись. Стоит до сих пор не жив, не мертв. И я невесть что подумала, кинулась… за тобой.

А Влада до позднего вечера не произнесла ни слова. И только укладываясь спать, отворачивая глаза в сторону, с болью спросила.

— Теперь и смотреть на меня не будешь, Радо? Стриженая, как девка распутная.