Светлана Нергина - По закону перелетных птиц

Огненный сгусток молниеносно прочертил сияющую полосу в темноте, бесславно срикошетил о хитиновый покров и с унылым шипением рассыпался хвостатыми искрами.

«Браво. Магия эту заразу не берет», – мысленно поздравил себя Григ, увеличивая дистанцию на несколько шагов.

Положение становилось если и не безвыходным, то не внушающим лишних надежд. В темноте, имея один только меч, да еще и перепуганную до смерти цыганку за спиной… люди наглеют. Окончательно и бесповоротно.

Иначе чем объяснить этот безумный героизм, с которым дисцитий, плюнув на все и вся, поднырнул под передние лапы гадины и вогнал меч под горло по самую рукоять?

Тварь утробно рыкнула, дернулась и, не желая отправляться на тот свет в гордом одиночестве, в ответ засадила дисцитию в плечо острое ядовитое жвало…

Истошный женский крик. Вспышка магии. Взрыв боли.

Голова глухо ударяется о что-то твердое и неприветливое. Кажется, лавка.

– Клади… Осторожно, плечо не задень… 3-зараза…

– Вам помочь? – негромкий, испуганный вопрос. Молчала бы уж, помощница…

Бывают моменты, когда реальность рушится, осыпаясь на землю обломками автобиографии, а ты спокойно посиживаешь в кресле, чуть прищуренным ленивым взглядом пробегаешь пожелтевшие от времени и теплых прикосновений странички и неторопливо пьешь горячий, обжигающий губы чай.

– Вскипяти воды, вот эти травы в нее брось – на, лови мешочек!

Торопливое: «Сейчас!» – и плеск набираемой в кастрюлю воды.

Холод прикоснувшегося к коже лезвия, треск взрезаемой рубашки, профессионально чуткие руки легкими касаниями исследуют жуткую рану. Недовольное рычание сменяется коротким и емким:

– Yindharrn! – И маг несколько раз проносится туда-сюда по комнате, словно мечущийся тигр.

– Плохо?

– Нет. Отвратительно.

Бывает и по-другому. Когда раз за разом отражаешь выпады закона подлости, рука устает до боли от всех этих «восьмерок», блокировок, круговых защит, обманных выпадов и прочих фехтовальных ухищрений; уши уже не режет привычный скрежет и лязг впивающегося в гарду металла; перед глазами, даже закрытыми, только мельтешат в яростном танце рапиры и рассыпаются фейерверками взбешенные высверки распаленной стали. Не убиваешь – зачем? Тебе нужно только пройти. Проложить путь, расчистить дорогу – и пусть заросли вновь сомкнутся за твоей спиной, это уже неважно.

– Вам помочь, господин маг? – глухой, прерывистый мужской голос, решительный тон.

– Да, – помедлив, откликается граф. – Я его сейчас подержу, а вы промоете рану этим раствором. Сможете?

– Конечно, – коротко откликнулся цыган.

Твердо схватившие за предплечья руки, извиняющееся:

– Потерпи, Григ, – нестерпимое жжение в плече. Словно к ране приложили раскаленную головню, а не чистую тряпицу, пропитанную раствором.

Крик, истошным воем вырвавшийся из грудной клетки; выворачивающие суставы судороги; огненный шар, взорвавшийся под опущенными вроде бы веками.

Женский взвизг:

– А-а-а! Прекратите немедленно! Я не могу на это смотреть!

И сдвоенный мужской рык:

– Так уйди ты, дура!

И вот, извернувшись в непостижимом вольте, резко рубанув по тянущейся вслед плети, ты плавно опускаешься на землю, уравновешивая поднятую в машинальной защите шпагу чуть отставленной в сторону рукой, и…

И вдруг видишь, что защищаться больше не от кого… Конец. Финиш. Покой.

Счастье?

– Не смей! – гневно кричит рядом граф и отвешивает Григу хлесткую, обжигающую кожу пощечину. – Даже думать не смей, маг чертов!

Плечо словно в огне. Если «слезы единорога» давали хотя бы приблизительно такой же эффект, то Линте можно ставить памятник. И еще удивительно, что не надгробный…

Да, счастье… Просто уйти. Дать обнять себя целеустремленному ветру и поднять в воздух словно только-только учащуюся летать птицу. И раствориться в волшебном напеве, что звучит по ту сторону. О нет, там отнюдь не царит безмолвие – напротив…

МУЗЫКА. Терпкая, горькая, страстная, безумная, бесконечная, сильная, жестокая. Мучительно медленно разливающая тягучее пламя яда в груди. Резким росчерком стали бьющая по глазам. Щедро посыпающая свежие раны горстями горькой соли. Осторожно ласкающая душу в нежных ладонях. С опасной небрежностью ранящая обнаженные нервы тонкими лезвиями струн. Равнодушно струящаяся густой янтарной смолой на еловый ковер неосторожно раскрывшейся души…

Между зубами насильно протискивается лезвие кинжала, и в горло тонкой струйкой течет, словно расплавленный свинец, тягучее, раздирающее в клочья легкие зелье…

Григ надсадно кашляет, в судорогах бьется, силясь вырваться из четырех прижимающих его к скамье рук, но тщетно.

– Не надо, не уходи… Возвращайся туда, откуда пришел.

Спокойный, чуть горьковатый тон. Тонкая, легкая рука, прохладно коснувшаяся пылающего лба. Рубиновые отблески в черных волосах. Сочувствие в янтарном взгляде.

– Почему?

– Потому что это слишком нелепая смерть для Избранного.

– Избранного? Для чего?!

Легкий изгиб тонких губ, неопределенный взмах рукой.

– Узнаешь. В свое время.

– И кто же меня избрал? – Не хочется оскорблять Это место и Эту женщину сарказмом, но он рвется с губ сам собой. Привычка – вторая натура.

– Тот, кто имеет право…

Легкое прощальное прикосновение тонких пальцев… или щекочущего крыла.

Право… Право на жизнь. Право на смерть. Право на выбор…

– Вот так, давай! Вдох-выдох… Ну!

Григ с трудом открывает глаза и едва различает в склонившейся над ним темной фигуре гневно нахмуренного графа. Воздух обжигающим потоком врывается в неровно содрогающиеся легкие.

– Вот так, отлично! – радуется маг, ловя относительно осмысленный взгляд дисцития и удовлетворенно усмехаясь. – А теперь, почтеннейший, помогите мне перевернуть его на бок. Нет, не резко, а потихоньку, только еще одного болевого шока нам не хватало… Вот так…

В затылке что-то печально хрупнуло – и мир быстро выцвел перед глазами, растворившись в темноте. Самой обычной – теплой, влажной и всеприемлющей.

Чуткая теплая рука легко касается лба, снимает уже нагревшуюся мокрую повязку и полощет ее в холодной воде, резко пахнущей уксусом.

Они разговаривали, даже и не подозревая, что подопечный начал смутно и невнятно, но уже осмысленно вычленять из потока порхающих вокруг звуков слова и фразы. А он не спешил ставить их в известность.

– Ну как, господин маг? Ему хоть лучше?

– Лучше, – коротко отвечает тот. Говор невнятный, словно граф торопливо пьет или ест что-то. – Настолько, насколько это вообще возможно в его положении.

Цыган недоуменно смотрит на мрачного мага. Григ, чье сознание еще колеблется на грани между явью и беспамятством, этого, разумеется, не видит, но догадывается по затянувшемуся молчанию.