Генри Олди - Приют героев

У Фернана имелись личные связи в магической среде столицы, но не воспользоваться контактами верховного архивариуса было бы грешно.

– Проклятье! В былые времена, до обращения , я и сам чудесно вскрыл бы захоронение!

– И подняли бы дрейгура? Вы из некромантуры?

– Душенька, не хватайте меня за язык. Нет, я не из некромантуры, как ваш замечательный председатель Трибунала. Но дрейгура поднял бы хоть за шкирку, хоть за хлястик. Правда, молодой Фернан Тэрц не сумел бы блокировать корни «языка висельника»…

– Понимаю.

– Ничего вы не понимаете, хорошая моя. Ничего. С вашим судьбоносным профилем такие вещи…

– С моим судьбоносным профилем хорошо известно, что у людей две руки. Но сразу в обе судьба ничего не дает!

– Хм-м… Беру свои слова обратно. И прошу прощения за резкость.

– Вернемся к теме разговора. Архивариус Гувальд обещал вам помочь?

– Да. Гувальд обещал помочь.

Дело оставалось за малым: узнать, в каких именно могилах лежат дрейгуры – участники налета на «Приют героев». Не перерывать же все кладбище сверху донизу?! Выяснять дислокацию нужных могил у Марии Форзац профос раздумал: добровольно эта сударыня и слова не вымолвит, а затевать блокацию в отеле, в присутствии бдительного са-пэя, не хотелось. Зацепить вигиллу? – Надзор не поощрял насилие в отношении сотрудников Тихого Трибунала.

– У меня оставался единственный доступный свидетель.

– Я.

– Вы, сударь малефик.

– Что вы блокировали мне?

– Степень важности запланированных дел. Сложный переломный блок со смещением акцентов. И падение базового уровня недоверчивости. Иначе вряд ли удалось бы заморочить вам голову мифическим дедушкой.

– Но вы не смогли бы прочесть мои мысли!

– Разумеется. Вы бы сами мне все выболтали. Извините, мастер Андреа, я не спешу раскрывать секреты блокации. Полагаю, малефики тоже не горят желанием объяснять направо и налево тайны следового вольтажа. Если вы когда-нибудь видели шмага, то есть сломанного …

– К сожалению, видел.

– Значит, вы поймете. Жертва «синдрома ложной маны» не в силах объяснить вам, что за чудеса она творит в воображении… Слова бессильны, это надо видеть. Или верить.

– Я верю, – внезапно сказал малефик. – Я вам верю, Фернан. Сударыня вигилла, не кажется ли вам, что наши планы следует расширить? Если, конечно, сударь профос согласится принять участие…

Анри кивнула, чувствуя, что авантюра из безумной превращается во вселенскую.

– Я недооценил вас, сударыня, – через полчаса напряженной беседы сказал профос Тэрц, вертя шляпу на пальце. – Честное слово, недооценил. А я, болван, думаю: с чего это барон так громко рассказывает про могилы и дрейгуров… Даже меня с Трепчиком гнать не стал. Это вы попросили обер-квизитора утратить бдительность и распустить язычок? Не притворяйтесь, я же вижу…

«Врет, – мило улыбаясь в ответ, подумала вигилла. – Прошлые навыки у блокаторов ликвидированы, но кое-что он все-таки может. К примеру, блокируешь качественный режим памяти – получаешь доступ к ближайшим сведеньям, или что-то в этом роде. Ладно, оставим на будущее…»

– Ладно, – словно и впрямь подслушав мысли, экс-стряпчий королевским жестом водрузил шляпу на голову, давая понять, что переговоры окончены. – Оставим на будущее. Поехали, что ли?

Андреа Мускулюс полез в секретер, долго копался, шурша бумагами, и наконец извлек визитку. Кожаный лепесток хранил терпкий аромат духов. При одном виде визитки Анри поняла, что кожа для карточки снималась не во время линьки. Дорогая вещь, не всякая дама себе позволит.

– Люблю я приключения… – странным тоном произнес малефик.

И поднес уголок визитки к огню свечи.

Когда, почуяв открытие спатиума третьего рода, в комнату ворвались Холера и Богомолец, там никого не было.

– Ушел! – выдохнул Богомолец.

– Ушли! – поправил более рассудительный Холера. – Надо доложить Месропу…

Втайне Холера подозревал, что председатель не будет удивлен или рассержен.

– Номочка, очнись!

– Уйди, противный… еще рано…

– Номочка… тромбон зовет!..

– Язык вырву!.. дай доспать, пустозвон…

– Нома! Чур тебя! Я таки однажды онемею, и ты проспишь покушение!

У охранного колокольчика имелись две добродетели и три порока. В добродетелях числились верность и тонкое чутье на возмущения эфирной среды; в пороках – настырность, фамильярность и претензии на чувство юмора. Все это осталось в наследство от башенного чура, проклятого Наамой за вмешательство в эротические сны и подсаженного в колокольчик. Чурам положено охранять, а не сниться где ни попадя. Вот пусть и охраняет. А в свободное время может по совместительству грезы навевать, на шелковые ресницы. Если угодно, со своим эпизодическим участием в облике Бовы Еруслана Лазаревича, страстного витязя-ходока. Нам не жалко: витязем больше, витязем меньше…

Наама Шавази открыла глаза.

В окно спальни была хорошо видна Башня Таинств. Она всегда хорошо видна в понедельник, в любую погоду и в любое время суток. До ночи с четверга на пятницу, когда башня, согласно чарам Просперо Кольрауна, начнет саморазрушаться, еще долго. Успеем налюбоваться. За годы чары повыветрились, Башня Таинств разрушалась вяло, скучно – ну, штукатурка в Зале Оргиастов посыплется, фрески плесенью затянет или канализацию прорвет… на прошлой неделе серным газом воняло, не пойми откуда… Короче, отстраивать башню заново в поте лица, расходуя ману ведрами и корытами, больше не требовалось.

Дрейгуры справлялись с мелким ремонтом без помощи чародеев.

Ах, Просперо… какой мужчина!

И что б ему не прийти в Чурих просто так, в гости, на ломтик пудинга?

Протянув белую, изящную ручку, Наама взяла с тумбочки, приплясывавшей от нетерпения у кровати, флакон с отваром бутонов грешницы младой. Смочила шею, шире раскрыла ворот ночной сорочки, провела влажным пальцем меж грудей. Если чур в колокольчике опять поднял панику на пустом месте – девальвирую. До одной пятой номинала. Или заставлю вызванивать ораторию «Дар Валдая» из конца в начало. У нашего блудня от музыкального искусства сыпь по бронзе и гравировка тускнеет…

– Вот! Я говорил! Я звенел!

Окно с видом на Башню Таинств заслонил смерч открывающегося спатиума. По спектру легко было опознать личный визитарий Наамы ограниченного пользования, и волшебница мысленно решила девальвировать паникера до одной восьмой, а потом велеть трижды отзвонить «Веселую Панихиду» в фа диез мажоре.

– Ага!

Из смерча вышел, элегантно крутясь, крепко сбитый мужчина в домашнем халате. Халат распахнулся, позволяя оценить могучее телосложение гостя. На грубоватых, но в целом привлекательных чертах лица лежала мрачная тень: гость нервничал.