Светлана Прокопчик - КРЕСТ

Глянула в окно — и прилипла к стеклу: у крыльца остановилась карета с гербом Хайрегардов: на сизом поле золотой орел в короне и с двумя розами в лапах — белой и черной. Роскошный у них герб, вздохнула Фрида, не сравнить с двумя золотыми рыбками на лазурном щите, красовавшемся над воротами замка Брадо. Даже герб Горлардов, настоящий рыцарский герб с кабаньей головой, не мог тягаться с коронованным орлом. Про этот символ, нехарактерный для аллантской златирии, Фрида выслушала уже несколько сказок. Кто-то говорил, будто бы гордая птица — древний покровитель Валада. Еще утверждали, что орла Хайрегарды взяли на щит, уже когда воевали с Эстиварами. Фрида набралась смелости и расспросила герцогиню Ингрид, в девичестве Хайрегард. Женщина мягко улыбнулась и ответила: "Золотой Орел — это область в Западном Бернаре. Там жил Хирос в бытность свою Царем Мира, там погиб Юлай Валенсар. А потом эта область принадлежала Рерику Хайрегарду, нашему прародителю. Впоследствии он поменял ее на Трою, которой владел тогда канцлер Румалата, и захватил соседние Черевицу и Хрустальный Браслет. Так мы и стали румальскими принцами, — засмеялась Ингрид. — Наш герб — это герб Трои-Черевицы, а не Валада, мы приняли его перед самой войной с Эстиварами. Оттого-то наша "птичка" и коронована, что мы — румальские принцы. А клановым символом Хайрегардов всегда была черная роза, которую сейчас орел держит в левой лапе". "А белая?" — спросила Фрида. "О, белая нам досталась в наследство от Валенсаров. Когда они уходили, то оставили ее нам, потому что мы приходились им ближайшей родней". Фрида пожалела, что у клана Хайрегард история столь же, если не более, романтична, сколь и у Горлардов. Ей бы хотелось, чтобы Хайрегарды на фоне рода Оттара казались никчемными.

Из кареты выступили Ругерт и Эрик, направились в дом.

Фрида присела на стул, немало озадаченная. Что бы это значило? Ругерт был частым гостем, но он приходил пешком и никогда не брал с собой сына. Зачем потребовалась карета? И почему князья явились вдвоем? Изнемогать от любопытства пришлось недолго: прибежала горничная, которую Фрида еще в имении научила подслушивать беседы родителей. Девка сияла от радости:

— Госпожа, князь просил вашей руки!

Сначала Фрида удивилась: как же так, Эрик ни разу не намекнул о своих намерениях. Если бы не сплетни, ее поразили бы такие известия. Мог бы, как полагается в романах, признаться ей в любви, испросить ее согласия, и лишь после того прислать сватов. А он сразу пошел к отцу.

Потом Фрида рассердилась. Конечно, что удивительного — ему ведь далеко до рыцаря. Чего ожидать от мужлана, сына служанки? Ну, ничего, она покажет выскочке кузькину мать, когда отец спросит ее мнения. Как этот негодяй, этот подкидыш посмел думать о женитьбе на ней?!

Горничная переминалась с ноги на ногу: ей не терпелось выпалить подробности.

— Что еще? — сухо осведомилась Фрида.

— Ваш отец очень обрадовался, госпожа. Сказал, что согласен, и это дело решенное. О, госпожа, вы станете хозяйкой Найнора!

— Что-о?!

Фрида не поверила своим ушам. Неужели отец отдал ее ублюдку? Без ее согласия?! Вне себя от гнева, кинулась прочь из комнаты.

Она влетела в кабинет без стука, разъяренная бесцеремонностью родителя. Старики восседали в креслах у камина, Эрик стоял у окна. Беседа прекратилась, едва Фрида перешагнула порог.

— Вот и хорошо, доченька, что ты пришла сама. Я собирался послать за тобой, — заметил отец. — Поди сюда и дай мне руку.

— Что? Батюшка, что происходит? — глаза Фриды против воли наполнились слезами.

Отец крепко взял ее за руку, повернулся к Эрику:

— Я счастлив отдать вам мою единственную дочь.

Как зачарованная, она стояла, смотрела… Эрик шагнул к ней, но, едва коснулся холодных пальцев, как Фрида очнулась. Вырвала руку и для надежности спрятала за спину.

— Нет! Никогда! — выкрикнула она. — Нет, я не выйду за вас! Батюшка, ведь ты не отдашь меня ему?

— Что ты несешь? — нахмурился отец, неуверенно посмотрел на жениха. — Не обращайте внимания. Моя дочь росла в поместье, не видя мужчин, и немного дикая. Она боится не только вас — любого. К свадьбе успокоится, и вы получите послушную жену.

Жестокие слова, которые она никак не ожидала услышать от отца, переполнили чашу терпения. Жалость к несчастному подкидышу, которого заставили притворяться княжичем, испарилась, осталось только отвращение. Вперив в ненавистного жениха яростный взгляд, Фрида медленно отступала к двери:

— Я никогда не стану вашей "послушной женой". Лучше руки на себя наложу, но не позволю прикоснуться к себе трусу и глупцу. Батюшка, а они сказали тебе, что сватают меня за бастарда? За служанкина ублюдка, подброшенного княгине?

В расширившихся серебряных глазах Эрика она увидела безграничное удивление.

— Да, Эрик, ты ничего не знал, — она намеренно подчеркнула разницу между ними, обратившись на "ты" и по имени без титула — как к лакею. — Ты думал, что родился от княгини. Ты от природы глуп, потому и уверовал в эту сказку. Будь ты кровным златирином, ты бы понял, что в пятьдесят лет женщина — уже старуха, и детей иметь не может! Твой отец прижил тебя от служанки и положил в постель к умирающей от старости жене! Именно потому, что твоя настоящая мать — тупая крестьянка, тебе никогда не давались науки и манеры. Ты даже трусишь участвовать в турнирах!

— Я действительно не люблю их, — впервые Эрик обратился к ней. Странно, но говорил он легко, а гнев сдерживал без видимых усилий, как человек, привыкший скрывать свои эмоции — способность златирина. — Мне кажется пустым времяпровождением хвастаться друг перед другом конями, тряпками и оружием. Это дешевое чванство просто отвратительно. Я нахожу, что лучше потратить время иначе.

— Например, навести порядок на скотном дворе? — съехидничала Фрида. — Скажи, неужели тебя самого не настораживал зов крови? Ты не думал, что был бы куда счастливее, родившись для крестьянского ярма? Для того, чтобы стать рабом?

Эрик побледнел, ноздри трепетали от гнева. Но голос звучал по-прежнему мягко:

— Сударыня, откуда у вас такие мысли?

— Мысли?! Да все княжество знает! Только я не хочу быть предметом пересудов! И ни за какие блага в мире не соглашусь выйти за бастарда! К тому же распутника, который прижил внебрачную дочь от стареющей шлюхи!

Эрик посмотрел удивленно и с упреком во взоре. Отец не выдержал. Грохнув кулаком по каминной доске, побагровел от гнева и только собрался урезонить непокорную дочь, как его царственным жестом прервал Эрик:

— Прошу прощения, граф. Эта беседа заняла уже слишком много времени, а нас ждут иные, более важные дела. Всего хорошего, граф. Всего хорошего, сударыня, — он поклонился с редким изяществом и вышел.