Светлана Прокопчик - КРЕСТ

Медленным движением молодой Хайрегард откинул голову на спинку кресла; глаза его были закрыты, губы плотно сжаты, на висках блестели капельки пота. Да, думал Дитмар, нелегко ему выслушивать правду. Ничего, пусть знает!

Епископ неодобрительно качал красивой головой, глядя на Дитмара:

— Да простит меня Господь за резкие слова, — сказал он, — но вы, граф, определенно выжили из ума. Скоро вы и меня обвините в колдовстве и соучастии в мерзком сговоре. К вашему сведению, граф, я находился у постели княгини Евы все время, которое прошло от первых схваток и до самого конца. Князь Ругерт знает, посредством чего Эрик остался жив, но он не видел, как это произошло. А принимали ребенка из материнского лона двое: этот уважаемый господин, — он показал на араба, — и ваш покорный слуга. Но и кроме нас, здесь присутствуют люди, которые могут сказать вполне определенно, что никаких служанок-любовниц князь не имел, и никаких свертков к жене не приносил.

— И как это могло быть?! — сорвался в визг Дитмар. — Еве было пятьдесят лет! Она не могла ни родить, ни забеременеть!

Все молчали. Епископ приподнял бровь насмешливо:

— Да разве так? А по Писанию, Сеника родила Лапарю наследника, хотя ей исполнилось девяносто девять, ибо Господь откликнулся на ее молитвы. Или вы и Писанию не верите?

Дитмар прикусил губу: так он сам нарвется на обвинение в ереси.

— Ну хорошо, — признал он через силу. — Тогда скажите, отчего ходят слухи, будто Эрик родился после смерти его матери?

— Это не слухи, уважаемый, — негромко сказал араб. — Сие есть истина. Мы вынули младенца из чрева через несколько мгновений после того, как мать его вздохнула последний раз. И великая то врачебная тайна, как можно спасти плод, если женщина погибает родами. Однако же настоящие врачи, овладевшие сполна искусством хирургии, это средство ведают. Прочим непосвященным о нем знать нужды нет.

Дитмар почувствовал себя совершенно раздавленным, внезапно осознав, как глупо выглядел со своими обвинениями. Ведь могло так быть, могло! Не чудо же, что некоторые женщины имеют детей в сорок пять лет. Да и арабские врачи исцеляют порой неизлечимых больных. Как он мог хоть на секунду поверить в слова нищего барона, предав старого друга?!

— Ну что, — радовался герцог, — остались формальности. Все, кто видел рождение Эрика, должны поклясться в правдивости своих слов.

Пастырь вынул из саквояжа томик Писания, накрыл его правой ладонью:

— Клянусь, что Эрик Хайрегард рожден от Ругерта Хайрегарда, князя Валадского, и законной супруги его Евы, чему я стал очевидцем.

Такую же клятву дали Хельга и Ингрид; врач извлек из складок одеяния истрепанную книгу, бережно положил на стол:

— Эта книга почитается у нас куда больше, чем у вас — Писание.

— Сорал? — блеснул знаниями герцог.

Врач поклонился:

— Именем Инлаха Равновесного и Торамеда, пророка его, на Священной книге Сорал клянусь, что все, сказанное мной о рождении Эрика Хайрегарда, есть чистая правда.

Старый князь поднялся из-за стола, подошел к пастырю, положил руку на томик Писания и четко произнес:

— Именем Изначального Отца, Хаоса, перед Хиросом и людьми клянусь, что мой сын Эрик рожден моей законной супругой, ныне покойной, и является моим полноправным и законным наследником. И пусть Хаос будет мне судьей, если я способствовал рождению сына любыми магическими обрядами кроме тех, которые разрешены и проводятся Церковью.

— Хо-хо, — с испуганным изумлением произнес герцог, — никак, клятва Хаосом прозвучала… Что ж, по слухам, до сих пор люди, нарушившие ее или поклявшиеся лживо, умирают на месте… Я, пожалуй, удовлетворен. Свидетельств пяти уважаемых людей благородного происхождения — достопочтенный Махмуд, если я не ошибаюсь, ваша родовая фамилия…

Врач склонил голову:

— Эта фамилия в Арабии третья после Инлахадов и Саюбидов, династии наших царей. И род наш восходит к Хаманирам, а этот клан пользовался влиянием в Аллантиде, еще когда никто не слышал про Валенсаров.

— Тем более, — кивнул герцог. — Итак, пятеро златиринов, один из которых к тому же облечен духовным саном, поклялись, что сказали правду. Их свидетельств вполне достаточно, чтобы считать обвинения против Эрика Хайрегарда клеветой. Граф дель Брадо, как олицетворение высшего суда в провинции, я считаю твое обвинение необоснованным, — заявил герцог. — И не удивлюсь, если князь предъявит встречное обвинение в клевете. Получше следи за своей дочерью, которая слушает сплетников, а не отца. А кто, кстати, наушничал?

— Не так важно, — отозвался Дитмар.

— Граф, — герцог нехорошо улыбнулся, — я настаиваю.

— Ну хорошо, — Дитмар пожал плечами. — Собственный вассал Хайрегардов, некий Оттар Горлард. Кажется, из Годинора.

Эрик неожиданно поднялся, сохраняя обыкновенное свое отсутствующее выражение лица. Поклонился, вежливо сказал:

— Прошу прощения, господа, но я должен покинуть ваше общество. Я только что вспомнил, что у меня назначена важная встреча. Всего хорошего.

И удалился легкой походкой. Следом распрощался врач, которого ждали пациенты; дамы переместились в гостиную, предоставив мужчинам вершить судьбы без них.

— Куда это Эрик направился? — поинтересовался Дитмар.

— Полагаю, вызывать на дуэль Горларда, — добродушно отозвался Эстольд. — Вот негодяй — я имею в виду Эрика. Собрался драться перед поездкой, от успеха которой зависит его дальнейшая карьера. Я понимаю, Горлард подлец, но зачем же самому рисковать? Есть же суд… Нет, обязательно надо железкой помахать. Дурак молодой… А вот возьму и издам прямо сейчас эдикт о полном запрещении вооруженных поединков в провинции. Имею я такое право. Что он тогда сделает, интересно?

— Будет драться тайно, — откликнулся старый князь. — Эстольд, моего сына бессмысленно останавливать. Он упрям, как Бернарский Волк, и беспощаден, как все Валенсары, вместе взятые.

— А есть основания для таких подозрений? — спросил Эстольд, доливая водой свой бокал с вином. — По-моему, очень добрый мальчик.

— Который если дерется, то убивает. У нас в последнем и предпоследнем поколениях много берсерков родилось, и Эрик из них самый сильный, — пояснил князь.

— Одержимый, — тихо пробормотал Дитмар, но его услышали.

— Позвольте вас поправить, — менторским тоном сказал епископ. Его раздражало невежество графа. — Пятнадцать веков назад слово "берсерк" имело совершенно четкий смысл, а именно: кровный маг определенной разновидности. Маг, заметьте, не колдун. Название свое такие маги получили за умение перекидываться в медведей. Собственно, "берсерк" буквально означает "медвежья шкура". Я не хочу перечислять, какое волшебство доступно этим магам, а без волшебства они отличаются от прочих людей тем, что не чувствуют боли и усталости в бою, при скромном весе обладают значительной физической силой, движения их быстрей и точней. Как все кровные маги, берсерки могут похвастаться двойным зрением — обычным, очень острым, и магическим, позволяющим порой видеть сквозь стены. Кожа их не чувствительна к любому огню, будь то пламя очага или солнечные лучи. Их очень любили нанимать на службу другие маги, потому что на берсерков не действует ни одно заклинание черной магии, а прочие значительно теряют в силе. Собственно, это идеальная рыцарская магия. Да, если вам интересно, — в Аллантиде она разрешена. А одержимость, о которой вы, граф, упомянули, имеет иное происхождение. Ею страдают некоторые сумасшедшие. Их тоже начали называть берсерками, подметив, что безумцы, равно как и маги, пьянеют от вида, запаха и особенно вкуса крови. Кстати, как большинство сумасшедших, одержимые боем не чувствуют усталости и боли, что, опять-таки, усиливает путаницу. Но если маги могут управлять боевой яростью, то сумасшедшие теряют голову. Еще шесть веков назад кровных берсерков было очень много, и никому не приходило в голову объединять их с безумцами. А два столетия назад, когда Эстивары объявили крестовый поход против любых магов, на первый план вышли именно сумасшедшие.