Мария Митропольская - Цветы Белого ветра

Незнакомец бесцеремонно подвинул тройку ребят, и, примостившись в опасной близости от костра, вызывающе уставился на перебитого рассказчика, который молча хлопал глазами, совершенно не понимая что от него хотят.

— Почему же ты замолчал, любезный? — глумливо усмехаясь, спросил Эсбер.

— А чего говорить-то? Мы люди темные, грамоты отродясь не видали, — пробормотал мужик, пытаясь определить по запаху качество бродилки, которой несло от чумазого незнакомца. — И эта… Как ее?.. На чем пишут-то?.. Береста больно дорогая! Лучше мешок муки купить!

— Знаем, знаем! — Эсбер погрозил двумя указательными пальцами. — И обучиться словесности, конечно же, не хотим!

— А на что нам заумь эта? Счету до десяти обучены и ладно! Ужель на твои букашки пером очерченные скотину прокормишь?

Эсбер обиженно засопел и занялся словоблудием.

"Сел на любимого конька!" — говорила в таких случаях Веста.

— О, боги, посмотрите, сколько невежества в этом жестоком мире! Чей глаз скользнет по творению неизвестного сложника? Чьи уста прошепчут понравившуюся строку? Душа моя горит праведным гневом и…

— Того и гляди огнем займешься! — Бесцеремонно перебивший его мужик разразился мерзким, хриплым смехом.

— Что б ты понимал, темень беспроглядная?

— Дяденька, а дяденька! У тебя кафтанчик тлеет, — тонким голоском пропищала маленькая девочка и закрыла лицо ладошками, то ли от испуга, то ли от смущения.

Эсбер медленно повернул голову и опустил глаза: действительно, левая часть подола вовсю дымила, наполняя воздух запахом паленой кожи. Позабыв о своем нестабильном состоянии, служитель муз вскочил, скинул кафтан на мерзлую землю и под всеобщий смех принялся затаптывать площадь возгорания.

— Ладно, парень, — смилостивился мужик, — так уж и быть, провожу тебя до конюшни. Там не замерзнешь. А люди говорят, что эти первые заморозки, так, баловство. Говорят, еще недели две тепло будет…

Утром уткнувшийся лицом в сырое сено Эсбер не сразу осознал то, что кто-то настойчиво пытается разбудить его, тряся за плечи. Перевернувшись на спину, он с усилием приоткрыл один глаз и, еле ворочая языком, просипел:

— Хто я?.. А ты хто такой ясфлывфятый?

— Расплывчатый?! Сейчас напомню! — хмыкнула Веста. — Мне, что, тебя ни на минуту оставить нельзя? Сразу надираться?

Впрочем, на тот момент сложнику были безразличны любые призывы к совести, потому что его мысли всецело занимал распухший язык.

"Что я им делал?.. Где я его занозил?" — он уже не помнил, как сидел в корчме и под одобрительные крики местных попрошаек слизывал со стола нечаянно пролитую бродилку. Но самым примечательным было то, что, будучи навеселе, он совершенно не ощущал того, что занозил язык.

— Эсбер! Ты меня слушаешь?

— Ох, не кифи так, люфефный! Всю нофь пвофкитафся в поифках кововы… в фмыфле, квова… Вефт? Это ты, фофака?

— Эй, ты кого собакой назвал?

— Тефя! — Сложник предпринял попытку вскочить, но с координацией у него в это утро было совсем худо, и он упал.

— Брофиф на погибефь и ефе фмеет обифатьфя! — просипел Эсбер, держась за ушибленное колено.

— Бросил? Да я-то при чем? Это все хозяин, коготь даю на отсечение! — В некотором смысле она даже сказала правду. — И вообще, надирайся поменьше, да за подозрительными бабами не увивайся!

— Вефт, я хотеф как фучше, а полуфилофь… — сложник снял сапоги и вытряхнул из них вчерашние подаяния, — а пофуфилофь ефе фучше, чем хотеф! Фмотви фколько монет! Я разбогатеф!

"Надо же! Разбогател он! — подумала бывшая ведьма. — Что-то слишком криво идет мое перевоспитание этого счастливчика!"

Когда с нахмуренного неба спустились слишком ранние сумерки, то создалось впечатление, что вот-вот должен пойти дождь. Однако впечатление было обманчивым. Поникшие вересковые травы взволнованно перешептывались каждый раз, когда раскинувшийся над ними сине-серый свод озаряли далекие зарницы.

Весте, которая устраивалась на ночлег, абсолютно не мешала надвигающаяся гроза. Наоборот она даже радовалась тому, что в этой части Рекоставных земель зима откладывается на неопределенный срок. Сложник, тем временем, мысленно костерил друга из-за того, что тот в последнее время, словно нарочно выбирает для привала "самые живописные места". На сей раз причиной его недовольства являлись соседствующие с пустошью обширные болота. Макушка довольно высокого холма, который облюбовали путники, озарилась оранжевым светом разведенного Вестой костра. Она сложила заранее припасенные сухие прутья под растущим на холме деревцем и пожелала Эсберу доброй ночи.

— Возле болотищ не может быть никакой доброй ночи! — раздраженно фыркнул сложник. — Лично мне будут сниться кошмары!

— Что же тут поделать? — пожимала плечами Веста. — Так уж получилось. В следующий раз будем тщательней сверяться с картой.

Не привыкшему отправляться в объятия снов сразу же после захода солнца Эсберу, конечно же, не спалось. Подкладывая ветки в костер и время от времени глазея по сторонам, он думал о том, как не справедлива к нему судьба и что вместо привычной жизни в Синельске, она обрекает его на долгий конный поход и, как следствие, ломоту в пояснице. Неожиданно, в стороне, где росло несколько молодых березок, точнее в десяти шагах от места привала, вздулась земля. Создалось впечатление, что наружу попытался выбраться крупный крот, но, в последний момент передумал.

"Странно! — забеспокоился сложник. — Или этой кочки здесь не было или у меня с глазами худо!"

Как и следовало предполагать, с этого момента все его внимание было сконцентрировано на странном явлении. Уютно потрескивал костер, березки умиротворенно покачивали ветвями и ласково шелестели сухими листьями. И все бы ничего, если бы лошади не принялись обеспокоено фыркать. Подобное поведение лошадей заставило Эсбера встать и подойти вплотную к месту внезапно появившейся "кротовине". Ни чего странного он там не увидел: самый обыкновенный не то бугорок, не то кочка, а рядом немного рыхлой земли вперемешку с камнями и засохшими прутьями, которые весною роняли вьющие гнезда птицы.

Сложник оглянулся на спящего "друга". Веста сидела, прислонившись к огромному камню и, безвольно склонив голову на бок, смотрела десятый сон. Когда служитель муз подумал о том, что пора прекращать безрезультатное расследование и вернуться на свою привычную точку наблюдения, как в его лодыжку вцепилась появившаяся из-под земли костлявая рука. Округу тот час же огласил истошный крик Эсбера, который не только пробудил экс-ведьму, но и заставил ее подскочить на месте. Тем временем, лошади, с легкостью сорвав привязанные к ветке поводья (сложник поленился привязать их покрепче), рванули вниз с холма, в поле.