Константин Кривчиков - Когда дует ветер

*Малиса — летняя распашная одежда без рукавов из шкуры животного, что-то вроде меховой безрукавки, с длинным ли коротким подолом.

*Добруска (руг.) — собака женского пола, от добера — прирученного (доброго) волка.

*Сатуй — большой праздник по окончанию традиционного важного обряда, например, обряда инициации или выборов вождя.

*Мусса — алкогольный напиток из перебродившей смеси меда и дикого винограда.

*Акуд — подземный мир, куда по представлениям первобытных людей переселялись души умерших.

Пронзительный свист кнута, рассекающего воздух, и судорожный вскрик человека. Надсмотрщик спешил выслужиться, заметив вождя. Руната сопровождали двое: колдун Ирас и ариг* Хран. Они осматривали новый участок земли, подготавливаемый под посадку пшеницы.

Стойбище племени Лося располагалось почти в предгорье, на границе лесной и лесостепной зоны, на широком отлогом берегу небольшой реки. Когда-то гарты, после паводка, просто засеивали низинный участок между стойбищем и рекой семенами пшеницы, используя для обработки почвы каменные мотыги. Со временем, подсмотрев некоторые технологии у бобров, научились строить примитивные ирригационные системы, комбинируя плотины и канавы. С помощью плотин часть воды задерживалась во время паводка. Через канавы вода перераспределялась и отводилась, в случае надобности, после сильных ливней, когда река временно выходила из берегов.

Сами гарты земляные работы не выполняли. Использовали пленных.

Воин-надсмотрщик подбежал к вождю, остановился в ожидании распоряжений.

— Как дела? — процедил Рунат. У вождя были добрые голубые глаза, но на дне их таился ледяной холод. Длинные, завязанные в хвост, темно-рыжие волосы на висках покрывала седина.

— Плохо, — воин переминался с ноги на ногу. — Мало людей. А сегодня еще один молодой хотел убежать через болото, как-то веревку развязал. Пришлось застрелить, а то бы ушел.

— Сколько раз говорить — проверяйте чаще узлы. Особенно по утрам, — проворчал ариг. — Им по ночам делать нечего, вот и распутывают.

Рунат покосился на Храна и тот замолчал.

— Вижу, что людей мало. Когда зерна сажать будем? — вождь смотрел уже на колдуна.

Тот сделал важное лицо, загнул несколько пальцев на правой руке:

— Дней пять, и луна умрет. Потом жертвы приносим. И смотрим, что Идол скажет.

Вождь задумался, затем перевел взгляд на арига.

— Воины готовы?

Хран кивнул головой.

— Разведчики вернулись?

— Да. Все в порядке. Нашли лесовиков. Две ночевки на лошадях.

— И дети есть?

— Есть.

— Хорошо. Две ночевки, говоришь?

— Угу.

Рунат с прищуром посмотрел на весеннее небо:

— Пусть поедят и отправляйтесь. Пацанов не упустите. Вечно они у вас сбегают.

— Сам прослежу.

Хран направился к стойбищу. Вождь и Ирас проводили его взглядами.

— Может, зря мы столько зерен сажаем? Все равно мало вырастет, — посетовал вождь.

— Не скажи. В прошлом году на пять корзин больше собрали, — возразил колдун. — И вообще, когда летом не сухо, хорошо растет. Надо бы осенью плотину повыше сделать. Чтобы вода весной не ушла рано.

— Где людей брать? Лесовиков и так почти не осталось, — недовольно пробурчал Рунат.

— Если бы свиней побольше развести, тогда и раби можно на зиму оставлять.

— Тебе бы только все больше и больше. Ну, вот будет у нас зерна и свиней, как… — вождь поискал сравнение, — как травы на земле. Что будем делать? Куда девать?

— Как куда? — удивился Ирас. — Обменяемся.

— На что?

— На копья, шкуры. На мед. У 'косуль' можно лошадей выменять. И тех же свиней.

— Свиней? Еще что ли?! Свиней на свиней? — Рунат в раздражении сплюнул. — Дурак ты, Ирас. А еще колдун. Мы осенью свиней на копья меняли и шкуры. И прошлой осенью то же самое. У нас этих копий и шкур самых разных теперь на три племени хватит. Что их, солить?

— Зачем солить? — колдун не понимал юмора. — Копья пригодятся. Вдруг, воевать будем? А шкуры… Может, у кого-нибудь там, за степью, шкур нет? Обменялись бы.

— Ну, иди за степь, меняйся. Если 'бизоны' не поймают и уши не отрежут, — старый спор вождю надоел. — Пошли, поедим твоей свинины. Копченая еще осталась?

— Осталась.

Вождь и колдун пошагали к стойбищу. Рядом они выглядели забавно: приземистый Рунат и высокий, нескладный Ирас.

— Эй, давайте, чего встали?! — надсмотрщик вернулся к своим делам.

Кнут рассек воздух.

— Теперь я хочу быть разведчиком! — заявил на обратной дороге Данул. Он задиристо смотрел на старшего брата, уперев худые кулачки в бока. Несмотря на маленький рост и юный возраст, Данул имел в общине 'лесных людей' стойкую репутацию драчуна, забияки и скандалиста. Его старший брат Павуш знал это хорошо, как никто другой. Впрочем, и про самого Павуша нельзя было сказать, что он отличался особым послушанием.

Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: 'Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице'. Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди 'лесных людей' умением изготовлять из шкур одежду и обувь, и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, — ехидничала в свое время Олия, — оттого дети такими и получились.

Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И 'шило в голову' ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй* и наказал умелого скорняка, отправив его оману* раньше времени в акуд.

Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить 'веселящие' напитки. А так как 'режим труда и отдыха' вольные лесовики* устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то 'веселился' скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый 'язык'.

А начался спор с того, что приятель, бортник, ненароком задел скорняка, принизив род его занятий.

— Ну, вот ты, скрняк, — заметил первобытный пчеловод, запинаясь языком за зубы после третьей колы* муссы. — Шкры там вделываешь, одежду шьешь. Это хршо. Но без одежды пржить можно. А без меда — ни за что.

— Почему? — удивился скорняк.

— А так, — ответил приятель. — Смтри.

Встав с пенька, бортник снял с себя малису и, оставшись голышом, довольно, хотя и криво, улыбнулся:

— Вот, вишь? Я без малисы и хоть бы хны.

— И чего? — спросил скорняк, пытаясь дотянуться до бурдюка с муссой, лежащего у пенька. Но бортник отодвинул посудину с живительной влагой в сторону.