Павел Марушкин - Старая Контра

Смоукеры один за другим подходили к огню, бросали в пляшущие языки траурные подарки: сигары, папиросы, пакетики с пряностями и благовониями, толстенькие пачки махорки, связки высушенных табачных листьев и липкие жгуты кальянного табака. Многие со слезами на глазах разжигали трубки; слышались тихие всхлипывания и чирканье спичек. Таможенник наконец соизволил, недовольно бурча, опустить цепь; горящая лодка медленно покинула Вавилон.

– Густого дыму тебе, сотоварищ, в бескрайних табачных кущах Никоцианта! – воскликнул Грибок и украдкой смахнул со щеки набежавшую слезу.

– Покойся с миром, друг! Удачного тебе плавания!

– Прощай! Да будет поступь твоя всегда легка, а кисет – вечно полон!

– Прощай!

– Прощай!

– Е… Но наши похороны всё-таки прикольнее, – тихонько буркнул стибок.

Тело самого правильного смоукера скрылось в густых клубах дыма. Порыв ветра подхватил их и понёс над крышами. Соплеменники не поскупились; самые лучшие сорта табака должны были сопровождать Большого Папу в вечность.

За несколько кварталов от Пятых Водяных Врат Перегнида широко распахнула глаза и принюхалась.

– Будь я проклята, – пробормотала она, – кто это курит прямо у меня под окном?!

Ещё один клуб дыма проник в комнату.

– Ну, это уже наглость, – решила ведьма. Кривя сизые губы в зловещей ухмылке, она выглянула наружу и некоторое время осмысливала ситуацию.

– Одно из двух, – решила она. – Либо неподалёку подожгли табачную лавку, либо где-то тут поблизости происходит грандиозное сборище этих мелких пакостников. В любом случае, моё присутствие подогреет ситуацию.

Перегнида облачилась в кожаную куртку, оседлала помело и вылетела в окно. Ориентируясь по запаху, ведьма довольно скоро достигла цели.

– Так я и думала, – хмыкнула она, любуясь сверху вниз на похороны, и побарабанила пальцами по древку метлы. – Ну что ж, ребятушки, здесь вам не нулевая зона, а то, что боевые заклятия в Вавилоне запрещены, – так мне на это начхать! Почему бы старушке не повеселиться, в самом деле?

Она спустилась пониже и уже сложила пальцы в мистическом жесте, предшествующем проклятию, но тут под помелом мелькнуло что-то чрезвычайно знакомое. Ведьма перевесилась вниз, вглядываясь в долговязую фигуру, о чём-то неспешно беседующую с одним из смоукеров.

– Ага! – проскрипела она спустя пару минут. – Старый знакомый! Какая приметная шляпа, мой друг!

Да, бабушку Перегниду не обманешь… Ладно, синенькие, поживите пока… Очень уж мне охота узнать, где твоё логово, приятель!

Изенгрима Фракомбрасса, экс-главаря самой страшной пиратской шайки к югу от Туманного хребта, посетило вдохновение. Даже Громила удивлённо выпятил губы, услыхав сказанное.

– Побери меня предки! Об этом я и не подумал!

– Да, секретарша, – с довольным видом повторил Фракомбрасс. – Хорошенькая молоденькая манки, владеющая скорописью и умеющая печатать на машинке. В конце концов, не буду же я сам вырисовывать все эти буквицы; верно? Вот рассказывать – другое дело; а красотка пусть себе барабашит по клавишам.

– Охо-хо… Нам придётся найти девицу с крепкими нервами… А вообще – ты просто молодец, Изенгрим! Пожалуй, нам стоит нанять сразу двух, чтобы работали в две смены…

Ёкарный Глаз довольно ощерил жёлтые клыки.

– Но именно для работы! – строго предупредил Громила. – Развлекаться будешь потом. Разумеется, все расходы я пока возьму на себя; отдашь потом с гонорара. Ещё, вероятно, потребуется помощь литератора – привести в порядок надиктованное тобой.

– Э! Э! Я никому не позволю причёсывать мои мемуары! – грозно нахмурился экс-пират. – Если я сказал «жопа», значит, и на бумаге должно быть «жопа», а не «мягкое место» или там «пятая точка», понятно?!

– Я же не спорю, – примирительно сказал гориллоид. – Не хочешь правки – не надо, предки с ней. Главное – чтобы книга была написана как можно быстрей.

– Я тут прикинул, – проворчал Фракомбрасс. – Первую часть можно будет закончить недельки черездве-три. Там я расскажу о своей молодости, о первой ходке за решётку, ну и про рудники…

– Ещё неплохо бы разбавить сюжет воспоминаниями детства, – кивнул Громила. – Это хорошо идёт…

– Гм… Да я детства-то почти и не помню, – смущённо признался пират. – Всё больше пьянки, грабёж и мордобой…

– Ну, ну, старина! Неужели у тебя не сохранилось хоть каких-нибудь светлых воспоминаний?

– Светлых? Не… А хотя, постой! Да, верно! И впрямь, забыл… Надо же… – Физиономия Ёкарного Глаза расползлась в мечтательной улыбке; гориллоид мог бы поклясться, что в уголке Фракомбрассова глаза блеснула слеза. – Мне ж тогда лет семь было, не больше…

– Дом, мама… – тихонько подсказал Громила.

– Не! Я вспомнил, как исполосовал бритвой своего второго отчима, когда тот начал лапать меня за задницу! Он мог задавить меня, как кутёнка; он подковы руками гнул! И всё же я едва не распустил его на ремни, прикинь! Он месяца два потом по больничкам отлёживался. Ну и кровищи тогда было… – Пират восхищённо покрутил головой. – А как шикарно это всё можно снять в кино, ты представляешь…

– Нет, – честно ответил Громила. – Не представляю.

– Я специально буду всё описывать так, чтобы по книге легко было сделать фильм, – поделился Фракомбрасс. – Кино – это же такая силища! Я тут ходил с парнями на боевичок…

– С какими парнями? – словно бы невзначай поинтересовался гориллоид.

– Ну, с этими, как их… Из «Мохнатого фронта». Слушай, почему здесь такое снимают! Сплошные прыжки, вопли «кия» и махание палками. Скукота, да и только! Я не говорю про сюжет. Рутина… А ведь какие кадры можно сделать: панораму воздушных боёв, съёмки с дирижабля и всё такое прочее… Постельные сцены…

Да будь я проклят! Я всю ночь не спал, вспоминал свою жизнь и придумывал, какой фильм получился бы. Там такое было, такое!..

– Да, делать кино – весьма интересное занятие. Хотя и непростое, конечно…

– Ну! Знаешь, что я думаю, Гро? Это почти так же здорово, как быть пиратом.

Клубы горячего пара, настолько густые, что не видно было даже вытянутой руки, лениво ползли над палубой. Пахло йодом и сероводородом. Дышать было нечем. Жара подавляла. Казалось, дирижабль завис без движения над неким исполинским чаном, в котором великанши кипитят своё грязное бельё. Даже неутомимый каюкер чувствовал себя на пределе; у остальных и вовсе не осталось никаких сил. Люди лежали на палубе, тяжело дыша. Из полураскрытых дверей кубрика то и дело доносились взрывы кашля и протяжные стоны. Со времени последней посадки прошло шесть дней. По подсчётам каюкера, они находились уже неподалёку от Туманного хребта, в районе северных предгорий. Точнее сказать было сложно: Иннот помнил виденный в Башне Безумных Метеорологов макет, но соотнести с ним очертания местности пока не представлялось возможным.