Татьяна Апраксина - Поднимается ветер…

— А если путник не один заходит в болото, а заводит туда еще многих?

— Вы считаете, что взбрыкнувший посох поможет ему и всем остальным выбраться на твердое место? Не лучше ли оставаться в руках и помогать нащупать надежный путь?

Саннио долго молчал. Он вертел в руках кружку, наблюдая, как мельтешат на дне кусочки пряностей. Щека болела все сильнее, распухшая скула подпирала веко и заставляла глаз слезиться. Останется синяк, даже если приложить примочку со свинцовой водой. Впрочем, это неважно. Вот уложить бы в голове все услышанное… Герцогу было трудно сформулировать то, что для него являлось само собой разумеющимся, юноша это понял. Понял, и что со своими дотошными вопросами наступил старшему родичу на больную мозоль. Служить королю Ивеллиону, будучи при этом в здравом уме, и служить верно — испытание не из легких. А тут приходит бестолковый племянник и задает такие красивые, хоть на публичный диспут выноси, вопросы. Что бы он сам сделал, спроси его кто-то, зачем он служил человеку, некоторые поступки которого вызывали у него несогласие, даже желание сбежать? А если этот кто-то задал бы не один вопрос, а целую кучу, и каждый был бы логичным и метким, и бил по больному? Накричал бы, ударил, выгнал вон… Дядя же — объяснял. Всегда — объяснял. Это — тоже верность? Объяснять до понимания, до упора, подбирать слова и примеры, как это всегда делал Гоэллон. Наверное, так…

— Я ведь просто-напросто собирался отдать вам распоряжения, поскольку вы останетесь в столице, — задумчиво сказал герцог. — И что получилось вместо этого? Саннио, никогда не начинайте разговоров, если не уверены, что полностью владеете собой. Иначе вы рискуете потом долго стыдиться последствий таких бесед.

— Дядя, ну о чем вы? Я же сам виноват! — лучше бы и вправду голову отвернул, чем так говорить.

Вот уж действительно урок — трижды думать, а потом говорить. Ладно еще, когда сам получаешь пощечину, синяк — дело преходящее, но ведь твое нелепое слово может задеть того, кому ни в коем случае не хочешь причинить ни малейшей боли…

— Хватит. Когда б мы были ровесниками, я сказал бы, что оба мы равно виноваты, но это не так. Закончим с этим. Я сожалею, что поднял на вас руку, но и здесь тоже есть нечто полезное: созерцая по утрам свою физиономию, вы будете помнить, что о некоторых вещах лучше помолчать, особенно — в мое отсутствие. Правда, синяк сойдет раньше, чем я вернусь, но я попрошу Кадоля поставить вам новый, — усмехнулся Гоэллон. — Итак, меня не будет в столице, в лучшем случае, до конца весны. Управляющие получат нужные распоряжения, так что на сей счет вам беспокоиться не придется. Я хотел бы отправить вас на остров Грив, но не могу: со всем, что касается наших бывших воспитанников, разбираться придется вам. Если что-то случится, принимать решения будете вы. Разумеется, вам поможет Кадоль; советуйтесь с ним. Если возникнут какие-то сложности, то вы можете обращаться к герцогу Алларэ. Саннио сглотнул. Оставалось надеяться, что никаких сложностей не возникнет. Вообще. Потому что обратиться к Реми…

— Не делайте такое лицо, драгоценнейший мой! — прикрикнул Гоэллон. — Я не шучу. Ему вы действительно можете полностью доверять и сообщить о любой беде. Да, его юмор порой утомителен, но если вы сумели поставить на место Лебелфа, то уж и с герцогом Алларэ как-нибудь договоритесь. Тем более, что он вас дразнит, а не пытается оскорбить. Других друзей в столице у вас не будет. Ни Эмиль Далорн, ни, тем более, молодой Кертор вам не помогут. На последнего рассчитывать вообще не советую: хоть он и старше, но кто из вас наивнее и доверчивее, я определить не возьмусь.

— Я понял, — кивнул юноша. — А господин Ларэ? е— Управляющий королевским поместьем? Не смешите меня, племянник, да и о самом Ларэ подумайте. Впрочем, я надеюсь, что вы просто отдохнете и развлечетесь. Постарайтесь не сжечь дом, не проиграть все состояние и не вызывайте никого на дуэль, все остальное поправимо. Слушайтесь Кадоля и Магду, у нее мудрости побольше, чем у всех нас, — герцог легко потрепал Саннио по плечу.

— Я оставлю вам несколько писем с инструкциями на разные случаи, но не лезьте в них заранее, а не то испугаетесь… Наутро герцог уехал. С ним отправились четверо слуг и рота невесть откуда взявшихся солдат в серо-черных мундирах с золотой каймой. Саннио долго стоял у ворот и смотрел вслед всадникам. Тугие струи весеннего дождя лупили по плечам, по лицу, и юноша уговаривал себя, что в стекающей по щекам влаге нет ни грана соли. Что, если они увиделись в последний раз? Война… на ней погибают не только солдаты, но и полководцы. Перстень оттягивал руку, а на душе скребли злые голодные кошки. Кадоль осторожно взял юношу под локоть и завел во двор.

— Все будет хорошо, молодой господин, — сказал Бернар. — Герцог вернется. Он всегда возвращается…

Принимая приглашение верховного судьи Форна, на вкус Кертора — весьма скучного человека, Флэль не надеялся хорошо провести вечер. У господина Форна собирались в основном чиновники министерств и суда, говорили о своих делах даже за ужином и во время десерта, а дамы сплошь были их женами, даже на общество хорошеньких дочек рассчитывать не приходилось. Но, во-первых, молодому человеку было решительно нечем развлечь себя в этот вечер — Лорина лежала в постели якобы с простудой, того сорта, которые случаются с женщинами регулярно, и их прекращение печалит куда больше, чем возникновение. Во-вторых, он был весьма заинтригован тем, что верховный судья, встретив Кертора в Белой приемной, завел с ним длинную беседу и закончил приглашением навестить его нынче же вечером. Флэль так удивился, что немедленно согласился. Жалеть об этом он перестал еще до ужина, когда увидел спускающегося с лестницы третьего этажа верховного судью в обществе герцога Гоэллона. В самом факте визита одного члена королевского совета к другому ничего удивительного не было, но керторский щеголь потянул носом и уловил аромат некой тайны, манящей и интригующей. Не без ехидства подумав про себя, что тайной могли быть всего-навсего новые духи герцога, он жизнерадостно раскланялся с обоими.

— Вы останетесь на ужин? — спросил судья Гоэллона.

— Я выезжаю завтра на рассвете… а, впрочем, благодарю за приглашение и с удовольствием его принимаю. Будет о чем вспомнить на севере, господин Форн.

— Вы слишком любезны, герцог, мой скромный дом едва ли достоин подобной чести. Кертор улыбнулся. Скромным назвать роскошный особняк можно было только в шутку или напрашиваясь на комплимент. По правде говоря, дом был слишком роскошен, слишком богато обставлен — новизна обстановки бросалась в глаза.

Лепнина, отполированные до золотого блеска перила, канделябры, люстры, статуи из сахарно-белого литского мрамора, диваны, обитые хрустящей новехонькой парчой… Обстановке недоставало того вкуса, которым отличались дома Гоэллона, Алларэ, Скоринга, а также многих рядовых владетелей, веками живших в столице. В жизни часто так случалось: в одном месте избыток, а в другом — недостаток. Скромным можно было бы назвать разве что тщедушного редковолосого хозяина с его суетливыми заискивающими манерами, совершенно не годными для верховного судьи Собраны. Впрочем, и тут все портила «отделка». Красный с синим кафтан Форна, вассала Скорингов, не осмелился надеть бы и Кертор, считавший себя красивым — побоялся бы, что тафта затмит его внешность. Вообще двуцветные кафтаны вышли из моды лет сто назад, войти в нее вновь пока что не успели, да и не похожему на голодную крыску судье было числить себя в законодателях моды. А вот ярко-салатовую камизолу с разрезами на рукавах, в которых просвечивала нежно-кремовая шелковая рубаха, к красно-синему кафтану не надел бы и Реми Алларэ, а если бы и надел, то распрощался бы с репутацией эталона вкуса на несколько лет. Третьей ошибкой судьи было соседство с герцогом Гоэллоном. Серо-стальной кафтан, иссиня-серая камизола с рядом мелких пуговиц из черненого серебра, от запястья до локтя и от горла до середины бедра, — вот и готовы для Форна веревка с мылом. Под руку с Гоэллоном судья смотрелся, как огандская птица павлин рядом с коршуном. Флэль Кертор предпочитал павлинам, цесаркам и петухам коршунов и орлов.