Татьяна Апраксина - Реальность сердца

— Мы должны придумать, чем занять короля, пока он не казнил нас всех! — поймала ее за руку Ханна, когда скорийка причесывалась у зеркала. Густые каштановые кудри ниспадали до самого пола. — Его величество изволят скучать.

— Не казнит, — улыбнулась Фелида. — Регент подобного не допустит. Однако ж, ты права. Праздность — мать греха. Подобных благонравных пословиц фрейлина знала множество, и, в отличие от остальных товарок, всегда употребляла их к месту, а легкая усмешка при этом избавляла ее от занудности святоши. Фелида задумалась, обвела взглядом свою комнату. Все покои фрейлин были устроены и обставлены сходным образом: спальный закуток, отделенный высокими ширмами, тяжелый шкаф, туалетный столик с высоким зеркалом и пара кресел. Стоя при входе, можно было увидеть, что творится в любом уголке: отрады уединения фрейлины были лишены, а двери никогда не запирались изнутри, на них и щеколды-то не было. У девицы Скоринг все было заставлено вазами с цветами. Они стояли и на полу, и по краям от зеркала, на каминной полке громоздилась целая шеренга сосудов всех размеров. Посредине красовался роскошный букет розовых пионов, самых первых в этом году. Сладкий запах заполнил комнату так, что дышать было нечем; а еще и лилии в высоком вазоне у входа…

— Вчера в столицу прибыл огандский королевский театр. Пока об этом никто не знает. Не послать ли тебе за его директором? — Фелида приподняла тяжелые волосы, разделила надвое и принялась заплетать косы; от услуг горничных она всегда отказывалась, говоря, что не терпит прикосновений чужих рук. — Вечернее представление в узком кругу могло бы порадовать его величество…

— Пожалуй, это выход. А… если предложить королю сыграть одну из ролей? Это не слишком?

— Жаль спектакль, — скорийка повела роскошными молочно-белыми плечами, прикрытыми лишь полупрозрачным нижним платьем. — Но его величество может и увлечься… А в противном случае он посмотрит представление, сидя в кресле, разве нет? Фелида чудесно пела — низкий медовый голос зачаровывал и самых взыскательных слушателей; разговаривала же она неспешно, рассудительно и лишь самую чуточку иронично. К меду была прибавлена малая толика перца. Ухо Ханны ее улавливало, и это заставляло испытывать симпатию к скорийке, а окружающие, кажется, ничего не замечали.

— Я немедля пошлю за директором, а после заседания совета расскажу королю о нашей придумке!

— Если захочешь, составлю тебе компанию при разговоре. — Фелида Скоринг была старше на два года, и нередко в ее голосе проскальзывало нечто покровительственное, но Ханну это не печалило.

— Не откажусь, — кивнула девица Эйма. — Благодарю тебя, милая!

— Всегда рада тебе помочь, — в ясных глазах точно того же оттенка, что и у господина регента, мелькнула какая-то тень. Ханна отметила это, но повода к расспросам у нее не было. «До чего хитрющая семейка, — покачала она головой, уходя. — Что регент, что Фелида — вот же осы в меду! Хотя герцог больше походит на шершня, а эта… ох, и удивительная пчелка! В пионах!»

— Должен ли я присутствовать при этой встрече?

— Вы забыли о том, что представляете Эллону, сокровище? Если забыли, так позовите Эвье или Кадоля, они напомнят! И переоденьтесь, представитель! Смотреть тошно… Саннио попятился к двери. От такого Реми ему всегда хотелось прятаться. Гильом Аэллас как-то поведал алларскую легенду о Всадниках Бури; судя по описаниям, герцог Алларэ был их прямым потомком. Те мчались на краю грозовых фронтов на призрачных конях-великанах, там, где взгляд Всадников падал на землю, били молнии, а для смертного встреча с ними означала либо мгновенную смерть, либо великую удачу… Надеяться на удачу было нелепо, умирать не хотелось, и потому представитель Эллоны немедля отправил слугу в свой особняк — за парадным платьем и драгоценностями. Реми согласился с неожиданным предложением Ларэ и согласился принять у себя бруленца, занявшего его место на посту главы тайной службы его величества. Теперь весь дом готовился к визиту. Владетеля Эйка, наверное, решили ослепить великолепием приема. Зачем это нужно, Саннио не представлял — по его мнению, и самого Скоринга, и его свору нужно было пускать с черного хода, как угольщика; но герцог приказал, и все подчинились.

Двумя часами позже молодой человек сидел в парадной гостиной особняка герцога Алларэ, по правую руку от хозяина дома. Платье, наверное, было сшито по мерке, снятой прошлой осенью, а с тех пор Саннио, оказывается, раздался в плечах. Теперь жесткая ткань казалась латами древнего рыцаря. Расчесанные до блеска волосы, тяжелые цепи на шее, перстни на пальцах… зато Реми был вполне доволен и даже коротко похвалил юношу за подобный вид. Господин Гоэллон тихо завидовал Кертору и самому Реми — те в любых нарядах чувствовали себя свободно; потом он опустил взгляд на руку герцога Алларэ и поежился. Поверх тонких лайковых перчаток были надеты перстни с изумрудами — как встарь. Очень хотелось сказать что-то про усердие не по уму, как говаривал дядя. Чего стоил этот блеск, он мог себе представить…

Блеска в парадной гостиной вообще было столько, что владетелю Эйку предстояло ослепнуть. Вся семерка — Рене так и сидел под арестом — членов «малого королевского совета» вдруг обзавелась такой ледяной надменностью, что в гостиной вымерзли бы все мухи — да только их выловили слуги… нет, не всех — одна назойливо вертелась вокруг головы Саннио. Даже королевский бастард сидел на своем месте, как живое напоминание об истинных королях, а Сорен Кесслер застыл мраморной статуей, задрапированной в зеленое с золотом. Эти цвета шли ему куда больше родовых. Господин Ян-Петер Эйк слепнуть не собирался. Он вошел в гостиную с гордо поднятой головой. Короткий поклон — и бруленец уселся в стоявшее посредине кресло, напротив алларской коалиции. Подобная расстановка мебели его не смутила. Разглядывая гостя, Саннио предположил, что его мать или бабка были из Алларэ: преемник Реми был с ним отчасти схож. Чуть темнее, с рыжиной, волосы, подобранные на висках заколками с аметистами, глаза — серо-зеленые, но тот же правильный овал лица, и та же кошачья повадка. Темно-лиловый кафтан из шелка был пошит по огандской моде — облегающий, подчеркивающий отличное сложение, цепь и кольца с отборными аметистами… Бруленец молча ждал, закинув ногу на ногу. Вызывающе поблескивали пряжки — все с теми же камнями, разумеется — на туфлях: гость слегка покачивал мыском ноги. Пауза все тянулась и тянулась; наконец, Реми заговорил.

— Благодарю, господин Эйк, что посетили нас.

— В вашем любезнейшем приглашении был упомянут мой брат. Разве я мог не откликнуться? — тонкие четко очерченные губы застыли в холодной улыбке.