Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья

Выросла госпожа моя Яблоня за последние несколько дней. Младшая государыня, ага.

Но по-прежнему обо всех думает, хотя уже может приказать, чтобы о ней все думали, возлюби ее Нут. Я бы ее на руках нес, если бы мог; ужасно жалел, что не воин.

А мы шли и шли вдоль городской стены, пока стена вдруг не свернула. Близнецы пропустили нас вперед; вот тут-то все и увидели Реку.

Вернее, Река — это слишком громко сказано. Мы оказались на самом краешке живого мира, на дороге теней — а за этим краем начиналась мутная серость. В ней все тонуло, как в тумане; ни обрыва не было, ни яра, ни просто берега, даже темноты не было — а только серая муть без конца и края. Она казалась ужасно глубокой; никакого просвета в этой глубине не было, зато там что-то…

Услышь, Нут, там что-то копошилось! Я смотрел на это черное в мертвой серости — и понимал, что оно движется, шевелится, но не живое! И — что этого не должно быть!

Никогда, ага. Потому что люди уходят за Реку навсегда, только иногда возрождаясь в детях своих возлюбленных и побратимов. Таков порядок вещей — как он может нарушиться? Иногда очень жаль, что кто-то покинул мир подзвездный, но если он вернулся мстительным призраком или еще похуже — это настоящий кошмар.

Меня даже зазнобило. Яблоня погладила меня по плечу, я почувствовал, как мелко дрожат ее пальцы, и сказал:

— Яблоня, давай, теперь я возьму маленького господина. Я отдохнул.

— Не здесь, — сказала она.

Так держала Огонька, будто кто-то хотел его отнять. Но малышу, по-моему, было удобно — он бубукал и улыбался своей беззубой улыбочкой. Хорошо быть младенцем — пока мать рядом, все кажется совершенно замечательным.

Смотреть на них было жарко и больно.

— Не стойте тут, — сказал Хи. — Надо идти, а то — как знать…

Как знать, что он имел в виду, но Молния подтолкнула меня в спину, а Яблоня напряженно улыбнулась и очень быстро пошла вперед. А Сейад трусила боком, как настоящая собака, излучая такой свет, что линии на ладонях можно было рассматривать, но шерсть на ее спине вздыбилась до самого хвоста.

Потом мы только что не бежали. Стена города теней кончилась; дорога, заросшая бледными полуживыми растениями, уходила куда-то в темноту, она шла вдоль берега — и близнецы то и дело говорили:

— Не смотрите туда.

Попробуй-ка, не посмотри, ага.

Это еще хорошо, что самой Реки не было видно. Вокруг вовсе не темно, а какая-то серость, мутная марь, как холодным пасмурным утром, осенью. Хуже темноты. Я все время думал, что не хочу, не хочу, не хочу тут оставаться, помоги, Нут. Не хочу умирать. Каково-то мертвым быть в этой серости все время? От тоски скулить хотелось. Ведь все, все тут будем…

Умирать страшно.

Хотя — это ведь еще… почти что этот берег. Кто знает, каково на том? Может, не так ужасно… все-таки, предки встретят, родственники, вместе — легче. Надейся, ага.

Время в темноте и серости не шло совсем. Я понял только, что мы много прошли, по тому, как ноги ноют, и по тому, как хочется есть — когда перед нами оказалась… ну, на самом деле, просто деревня на берегу реки, и все. Ничего особенного. Просто деревня теней, а берег… понятно, в общем.

Домишки маленькие, но по сути такие же, как в городе. Черная гниль с прозеленью вместо честной глины, без окон; все увиты этим бледным плющом, вокруг — изгороди, мне показалось, что из белых костей, только уж очень длинные кости, непонятно, чьи — и изгороди тоже обвивает плющ. Мокрицы ползают, ростом с собаку, дети бегают — змееныши в дымных лохмотьях. И на деревенской площади… женщины с кувшинами пришли к роднику.

Мирная такая картинка.

Я Яблоню с Огоньком взял в охапку и прижал к себе — что-то вдруг захотелось. Молния с Сейад вышли вперед, Пчелка шарахнулась назад — но все уставились на это действо. Не оторваться было.

Текло не из-под земли, а откуда-то сверху, густой темной струей. И плескалось в обычном бассейне из каменных плит, почти по краешек. А женщины-тени зачерпывали и уносили к себе домой. И воины, только не царская стража из города, а шакалы доморощенные, простецкие, не такие грозовые, как наши тени — с короткими мечами, без панцирей, в длинных рубахах из тумана — охраняли женщин, бдили, как бы с того берега какая-нибудь дрянь их хозяек не обидела.

Наши сопровождающие, Ла и Хи, как любые солдаты после долгой дороги, подошли и стали пить из бассейна, черпать пригоршнями… И я подумал, что меня сейчас вырвет, отвернулся, ткнулся Яблоне в плечо. А она сказала:

— Я о чем-то таком догадывалась, Одуванчик. Ничего страшного. Мне Ла сказал, что тени любят кровь. Только странно, что эта кровь вот так… непонятно откуда течет…

Ла вытер губы ладонью, улыбнулся.

— Почему — непонятно, госпожа? Это кровь умирающих наверху насильственной смертью. Она сочится сквозь твердь земли постоянно, но обычно струйка куда тоньше. Бывает настоящая засуха… но нынче — ты сама видишь, жители Страны Теней от жажды не страдают. Одно плохо — нынче в небольших поселениях на берегу небезопасно.

Местный шакал, что стоял поближе и слышал, поклонился Ла и сказал со всей почтительностью:

— Достопочтенный господин сокол, при царском дворе, вроде как, свой человек… Не расскажет ли он нам, недостойным, как обстоят дела в человеческом мире? Наши охотники, что охотятся на земляных червей и на мертвожорок, видели странные дела, там, в пещерах, — и махнул в темноту рукой. — Когда идешь по берегу, нога чувствует, как кости шевелятся под камнями. Не к добру это.

Женщины-тени с кувшинами остановились.

— Вот-вот, — сказала одна, сгорбленная старуха, закутанная, как подобает давно замужней. — Не хватало еще, чтобы мертвецы принялись убивать наших детей, как было когда-то — бабка рассказывала мне! Все это — дела мира подсолнечного, все — светлое колдовство, чтоб ему сгореть!

— Да, да, — подхватила девушка. Красавица, наверное, на здешний манер: светящиеся гнилушки, вплетенные в волосы, покачивались у нее надо лбом, выбиваясь из-под черного туманного покрывала. — Все оттуда, все — сверху идет, из страшных мест, где нет свода над головой и всесжигающий огонь пылает в пустом ничто! Пусть благородные господа передадут колдунам, чьи мертвецы норовят встать и пить наши души — тени дни напролет молятся Повелителю Бездн, чтобы он избавил их от зла, но помощи все нет! — и покосилась на Яблоню. — С чего это, да простят меня благородные соколы, колдуньи из подсолнечного мира, чья плоть — как горячий камень, спустились в наш благословенный край?

Старуха толкнула ее в бок — "молчи, накличешь беду". Шакал посмотрел на Ла вопросительно.

— Царь людей умер, — сказал Ла. — А царевич, наследующий престол, дни напролет преследует зло. Наберитесь терпения — скажи об этом всем своим родичам.