Людмила Астахова - Ничего невозможного

Пришлось и Песчаному поторопиться, чтобы хотя бы у выхода из пещеры догнать упрямого эльлорца.

Ветер тем временем разогнал тучи, обнажил небесный свод, а звезды Арра… они же с кулак размером, ничуть не меньше. В детстве казалось — привстанешь в стременах, и можно ладонью коснуться их ледяного блеска.

Так что ветер, поработав на совесть, поторопился сбежать от греха подальше. Притихли травы, и в хрустальной тиши на свой ночной невидимый трон взошел Бессмертный Огнерожденный, прозванный ничтожными смертными Великим Л'лэ, во Славе своей и Силе.

Он был… нет, не просто велик и вечен, он был… везде. Вокруг людей сомкнулась абсолютная, кромешная, непроницаемая Тьма, такая, какая окружает слепцов, чьи зеницы выжгли кислотой или огнем. Только у этой тьмы имелись собственные очи цвета кипящей стали, глядящие с головокружительной высоты и пронзающие жаром смертную плоть до костного мозга.

Росс крепче прижал сына к груди и не придумал ничего умнее, чем брякнуть:

— Я не отдам тебе Диана.

— Не смеш-ш-ши меня, человечиш-ш-шка! — отозвался Неспящий. — Зач-ч-чем мне твой детены-ш-ш-ш?

В зеницах Тьмы плясало дикое пламя.

— Но ты же приказал украсть…

— Глупос-с-сти… Выдумываеш-ш-шь — додумываеш-ш-шь, ч-ч-что было и ч-ч-чего не было. Глупос-с-сти…

— А ритуал?

Голосок каси дребезжал из темноты, точно треснувший козий колокольчик, одинокий и жалкий.

— Прос-с-си чудес-с-с у глупых ч-ч-человеч-ч-чьх бож-ж- шков, а не у меня, кас-с-си, — сурово ответствовал Огнерожденный. — Детеныш-ш-ш получ-ч-чил мою с-с-силу в миг зач-ч-ча- тия. Это вс-с-се, что я ему дам.

— Тогда зачем? Зачем Завет?

Кажется, Песчаный был раздавлен признанием своего божества.

— Вс-с-се прос-с-сто, с-с-старый касс-с-си. Не нуж-ж-жно чу- дес-с-с, а нуж-ж-жно, чтобы муж-жч-чина пришел вос-с-след за с-с-своим с-с-сердцем, за с-с-своим с-с-сыном. Все прос-с-сто! И муж-жч-чина приш-ш-шел, он вос-с-стал из смерти, он с-с-су- мел перес-с-ступить ч-ч-через с-с с-с-себя, а ж-ж-женщ-щ-щина сумела держ-ж-жать обещ-щ-щание и молч-ч-чать, молч-ч-чать и любить. Все прос-с-сто!

— И все?! — не поверил своим ушам Джевидж.

— Вс-с-се? — Видит ВсеТворец, голос Неспящего искрился от сдерживаемого смеха. Если, конечно, Вечность умеет смеяться. Хотя она, кажется, только это и делает. — Нет, Рос-с-с-с Дж-ж- жевидж-ж-ж, это только нач-ч-чало. Только нач-ч-чало! Всего лиш-ш-шь нач-ч-чало!

Тьма рассыпалась на тысячи черных огнеглазых козодоев и с воплями ринулась к звездам, чтобы там, в невообразимой разумом вышине собраться воедино — в огромного ночного коня. Лунный ветер подхватил его гриву, далекие чужие миры брызнули из-под его копыт в разные стороны. Огнерожденный пролетел по небесной тверди кругом, высекая молнии и зарницы, задрав хвост, со ржанием, подобным грому. И умчался дальше в Вечность, водить табуны столетий по ее нескончаемым степям.

Песчаному сразу стало легко, так легко, словно с его плеч разом сняли всю тяжесть долга, накопленного за столетия другими каси, его предшественниками. Груза, который тянул к земле, держал на привязи душу, не стало. Долг закрыт, Завет исполнен, и наконец-то каси Песчаный свободен. Теперь свободен… Навсегда… Дух его — сильный и молодой, яркий и неугомонный — без сожаления покинул дряхлое усталое тело. Чтобы стать ветром, дождем и солнечным светом…

А Росс Джевидж, бывший маршал и бывший канцлер, подивившись на все это небывалое светопреставление, задумчиво почесал свободной рукой в затылке и сказал нечто совершенно моменту неуместное:

— Вот ведь сволоч-чь какая! Заварил кашу, а мы теперь расхлебывай. Но мы ведь справимся, правда, мой маленький?

Мажонок сладко причмокнул во сне пухлыми губами, соглашаясь с отцом. Он-то вообще никогда не сомневался.

— Эгей! Мистрил Джайдэв?! Чего это с вами?

Лейтенант Иниго обеспокоенно тронул Росса за плечо и, встретив непонимающий взгляд, пояснил:

— Вы прямо как статуя закаменели на несколько минут. Что- то случилось?

— Переволновался. Сердце болит.

Его Вечное Змейшество позволило лицезреть себя только избранным. Фэйм, Морран и каси, судя по выражениям лиц, удостоились, а все остальные — нет. Ну и правильно. Джевиджа дрожь пробирала при мысли о том, какие слухи покатились бы не только по Арру, но и по всему Эльлору. Карьера на поприще мистики его никогда не влекла, а уж сомнительная слава отца Избранника Великого Л'лэ так и вовсе страшила.

Но насчет сердца Росс не врал. Ныло за грудиной, пульсирующей болью отдавало в левую лопатку и руку.

— Дай я понесу, — попросила Фэйм.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза пристально и пристрастно. Зачем нужны слова, зачем долгие оправдания, если они оба, обернись время вспять, поступили бы так же? Разве лорд Джевидж плохо знает свою жену? Она умеет держать слово и молчала бы даже на костре.

— Держи крепче, он стал таким тяжелым.

Тяжесть, которая не оттягивает материнские руки. Фэймрил прижала ребенка к груди, по-прежнему не веря в свое счастье и удачу. Каковы бы ни были загадочные долгосрочные цели Вечного Огнерожденного, но только благодаря его воле и силе у них с Россом есть такое чудо — Диан. Этого достаточно, это все искупает.

— Собирайте людей, — приказал Джевидж, пересиливая боль. — Пора возвращаться.

Повторять дважды лейтенанту Иниго не понадобилось. Не прошло и получаса, как отряд из форта Арменд, прихватив с собой эрройя из разрушенного поселка, выдвинулся в обратный путь.

Великие Силы не размениваются на дешевые чудеса, равный ВсеТворцу обойдется без ритуалов и обрядов, оставив сомнительную радость пышных церемоний слабым смертным. Пусть тешатся блеском золотого шитья, пусть затаив дыхание внимают торжественным гимнам, пусть видят таинство там, где нет никакой тайны. На то они и смертные. Их душам ритуалы потребны, точно костыли увечным, чтобы удерживать тяжелое неуклюжее тело. На самом же деле… все просто, почти обыденно. Как жизнь или смерть.

Спасибо тому заплечных дел мастеру-кехтанцу, который выпытал у пленного эрройя место, где каси собирается провести обряд над Избранным младенцем. Иначе Даетжина никогда не стала бы свидетельницей исторического момента. Пришлось, правда, усыпить своих спутников, чтобы оказаться на месте события без их навязчивого сопровождения, но это мелочи.

Великий Л'лэ… Имя это горчило на красивых устах магички гречишным медом. Впервые за сотню лет было Даетжине Махавир завидно до слез, до колик, до истерики. Она, прикованная в буквальном смысле цепями к убогой, ущербной, искаженной магии, ко всем этим жезлам и прочим уродливым приспособлениям, видела того, кто способен изменить судьбы мира одним только словом или мыслью. Великий Л'лэ… Чистая Сила, на которую смотреть так же больно, как на солнце. Но Даетжина не отводила слезящихся глаз до самого конца.