Людмила Астахова - Ничего невозможного

«Он считает, что просто не доживет до опалы», — догадался Раил в последний момент.

Под тоненькой, морозной корочкой самоконтроля текла огненная лава тягучей, неправедной обиды, где-то еще глубже таилось горькое разочарование, под ним — какое-то извращенное удовлетворение. Все это многослойное безумие покоилось на базальтовом ложе спокойной логики и разума, а где-то между слоями столь сильных чувств корчилась измученная совесть. Когда знаешь, что уже ничего не вернуть, когда некого винить в бедственном положении дел, следует дать себе труд поразмыслить над случившимся и, если угодно, извлечь крошечное зернышко истины, какой бы жестокой и нелицеприятной она ни была.

Выйдя от императора, Джевидж быстро сунул себе под язык пилюлю, чтобы предупредить возможный припадок. Профессор сказал, что это снадобье на крайний случай, такой, как сейчас. Нет времени дергаться в судорогах, надо думать, и думать быстро.

На поверхности лежала обыкновенная бдительность Раила, его неуемное желание держать под контролем всех и вся, проверять на лояльность даже самых близких. К такому подходу Росс привык и даже особенно не возражал. После того, что произошло три года назад, когда колдуны сумели даже канцлера подменить на самозванца, все связанное с магией закономерно вызывало у императора вполне объяснимый приступ подозрительности.

Джевидж рассуждал четко: Кориней клялся, что, по крайней мере, до трех лет никто из магов без сложнейшего ритуала и мощных артефактов не сумеет распознать в Диане чаровника. Никто! В том, что толстый профессор все время крутится возле ребенка, был свой плюс, он ни за что не подпустит к младенцу другого колдуна. Стало быть, император и командор решили идти ва-банк наугад. Ничего они не знают точно. И теперь благодаря откровенной и наглой лжи у Росса появилась небольшая фора, чтобы подготовить преемника, довести все свои дела до логического конца. Он слишком долго оставался при власти, чтобы не понимать — империя без Джевиджа обойдется. Другой вопрос — сумеет ли Джевидж жить без империи? До появления Фэйм думал, не сможет, а после… Если судить по тому, с какой легкостью он солгал императору, то, выходит, задачка не такая уж неразрешимая.

Подноготная случившегося тоже не великая тайна: Раил не простил. И — нет, вовсе не скрытность или откровенную ложь. Все — люди взрослые, все понимают — доброй волей никто голову под удар не подставит, в натуре человечьей искать обходных путей и лазеек, как огня страшиться правды и всеми силами оттягивать миг расплаты. К тому же государь лучше прочих знает, что Джевидж предан ему и присяге. В знак признательности за годы служения и верности во всем можно закрыть глаза на букву закона. Слово монаршее по-прежнему могучий барьер перед любыми нападками. Раил всегда мог пожать плечами и сказать: «Ну и что? Пусть трудится на благо Эльлора», и никто не посмел бы возразить. Но такая банальность — Его императорское величество не простил канцлеру предосудительный брак с мажьей вдовой. Официально считалось, что это Росс — самый непримиримый противник чародейства в Эльлоре. Это его яростно клевал Ковен, на него слались цветистые проклятия, к нему подсылались убийцы и големы, но его нелюбовь к магам по сравнению с чувствами Раила Второго Илдисинга выглядела смешным беззлобным предрассудком. Неуязвимого перед любым волшебством наследника Ведьмобоя с детства преследовал один и тот же кошмар, приключившийся с ним в детстве, — столь желанный, три года выпрашиваемый у строгого отца, пушистый щенок на глазах превращается в брызжущее ядовитой слюной чудовище и бросается на мальчика-принца. Заколдованная тварь перекусала с десяток человек, прежде чем стража ее убила, а Раила спасла нянька, закрывшая наследника собственным телом.

И еще ревность. Куда же без нее, родимой?

«Ревность разит острыми отравленными стрелами любое сердце, родит в душе змеиный клубок подозрений, истекающий ядом, и нет покоя хворающему этим страшным недугом, нет такому страдальцу сна и не знакомо прощение, — так, кажется, сказано ученым мэтром Валаридом еще пятьсот лет назад. — Ревность венценосца обладает теми же свойствами, только втройне усиленными привычкой повелевать и всегда находиться в центре внимания». Тяжесть дружбы с монархом зачастую уравновешивает любые ее преимущества. Постоянные подозрения в корыстных побуждениях отравляют любое, самой искреннее общение, и то, что на пятом десятке лет у Раила осталось два друга — Лласар и Росс, — уже само по себе примечательное достижение. Они оба знали, насколько ревнив император в дружбе, насколько придирчив и требователен. И единственным доказательством верности ему была беззаветная служба и полнейшая самоотдача. Пока Джевидж посвящал всего себя политике, император в нем души не чаял, но стоило появиться Фэйм, как государь сразу почуял себя обворованным. И кем — мажьей вдовой, дочерью потешного придурка-лорда, женщиной, посмевшей без всякого спроса завладеть сердцем Росса, частью его жизни. Одно дело — утолить плотское желание, похвастаться красотой, а в ее отсутствие — манерами и воспитанием супруги, произвести на свет наследника, в конце концов — это вполне законное право любого мужчины. Но так откровенно предпочесть женщину…

Так что лорд канцлер вполне понимал чувства и побудительные мотивы своего императора и даже оправдывал в чем-то. Но предать Фэйм он не мог, просто не мог — и все.

«Прости, Раил, но не ты позвал меня из небытия, не ты стерег мои припадки, не ты закроешь мои глаза и оплачешь после смерти, и не тебя я буду ждать По Ту Сторону», — подумалось Россу Джевиджу, когда он направлялся к своему ландо, обремененный новыми заботами и тревогами. И к собственному удивлению, ничего особенного он не чувствовал — только усталость. К дьяволу все сомнения! Самое главное в своей жизни он уже сделал — возродил Конклав Рестрикторов, провел реформу социального законодательства и завоевал для своей страны Восточные Территории. Они с Эльлором квиты.

Но это вовсе не означало, что кто-то уйдет от расплаты за любовь к сованию носа не в свое дело. Особенно если этот кто-то маг…

Подопечный Моррана с размаху хлопнул дверцей экипажа. Звук вышел словно от удара бичом — звонкий, резкий, бьющий по ушам.

— В Адмиралтейство!

Пули бы лить из этого голоса, не было б в мире смертельнее ран.

Джевидж взирал на мага-телохранителя в упор с нескрываемой ненавистью: брови насуплены, в безжалостных свинцово-серых глазах стынет злость, губы сжаты в ровную линию. Волей-неволей, почувствуешь себя преступником, даже если невинен аки младенец.

— Касан! Какого дьявола вы там возитесь?! — прорычал канцлер второму телохранителю, исполняющему сегодня обязанности кучера.