Людмила Астахова - Ничего невозможного

— Мне не понадобится помощь секретаря, мэтр. Вы свободны.

— Спокойной ночи, милорд, — обрадовался маг и шмыгнул за дверь.

Она, может, и выдалась спокойной, но только не для Росса Джевиджа. Сон сбежал от канцлера вприпрыжку, утащив с собой душевный покой, которого и так осталось с наперсток. Не сиделось ему и не лежалось.

Жить в ожидании смерти своего ребенка — ни один палач еще не выдумал худшей муки. Как же Трен выдержал? Он ведь человек сугубо мирный, никогда не бывавший на войне, не видевший смерти вблизи, вокруг и повсеместно. Бывший маршал терялся в догадках. Привычный ко всему, зревший столько крови и людских страданий, посылавший других на верную погибель, сам припадочный и недужный, он впал в форменную истерику, когда прошлым летом у Кири случилась ангина. Виду Росс не подал, но по нескольку раз за ночь ходил проверять, как обстоят дела у приемной дочери, сменяя на посту Фэйм, дежурившую у постельки. А тут четверых похоронить и готовиться каждый день потерять пятого, возможно, последнего своего ребенка. Это немыслимо!

Лорд канцлер бродил по кабинету, не смея отправиться в спальню и продолжить смущать жену переживаниями. Она и так весь вечер поглядывала на него с подозрением и тревогой. Не так уж часто ужин не лез Джевиджу в глотку.

ВсеТворец-Вершитель! Если так больно глядеть на своего, здорового и крепкого ребенка, по несчастливой случайности родившегося магом, то каково же точно знать наперед, сколько твоему сыну отмерено лет жизни? Как жить с роковой обреченностью, почти без надежды?

Росс выпил порошки и прижался лбом к оконному стеклу. По подоконнику стучал меленький дождик, такой осенний, уютный и баюкающий, когда сидишь дома возле камина, потягивая глинтвейн, он же — омерзительная напасть, если застигает тебя в дороге. Не успеешь оглянуться, как промокнешь насквозь и подхватишь пневмонию.

«Вот тебе и «цивильная крыса», а ведь мужеством Трена Кариони следует только восхищаться, — размышлял Джевидж. — А с какой нежностью он говорил о смертельно больном малыше…» В этот момент его пронзила парадоксальная, но такая долгожданная мысль: «Если другие люди могут отдать свою любовь ребенку, который обречен умереть, если они не боятся, значит… значит, оно того стоит, значит, не зря…»

Если бывший маршал хотел, то мог ходить почти бесшумно, и хромота не мешала ничуть. Поэтому ночная нянька не проснулась, когда он осторожно прокрался в детскую. Фэйм, по всей видимости, тоже задремала в ожидании мужа, а убаюканный, сытый Диан сладко почивал в сухих пеленках. Росс нагнулся над колыбелькой, пристально вглядываясь в его личико, даже во младенчестве повторяющее его собственные фамильные черты. Крошечные ладошки сжаты в кулачки, сердитая складочка между белесыми бровками — прирожденный боец, настоящий Джевидж. Отец легонько погладил сына по розовой щечке, едва сдержавшись, чтобы не взять на руки сопящее создание.

«Ты победил, маленький мажонок, — признался Росс безмолвно и абсолютно честно. — Ты оказался сильнее и провел осаду по всем правилам. Деваться мне некуда. Я больше не в силах бороться и сопротивляться, но если ты думаешь, что я сдаюсь на милость победителя, то сильно ошибаешься, родной мой. Я буду любить тебя, любить и лелеять до тех пор, пока ты жив, потому что когда ты станешь магом, то умрешь для меня навсегда. Я похороню тебя в сердце своем, оплачу и стану жить так, как если бы действительно положил тебя в могилу. И буду помнить о чудесном маленьком мальчике, которого так любил, ради которого жил и который тогда еще не был магом».

«Поглядим», — не открывая глаз, ответил сладкой сонной улыбкой Диан на страстный мысленный монолог отца.

«Я сумею!» — нахмурился упрямо Росс.

Джевиджу неоднократно приходилось избавляться от чувств волевым усилием, жертвуя ими ради чего-то иного, более важного и существенного. Как скальпелем по живому телу, так же больно, только без крови. Но пережить можно. Потом на том месте в душе, где жили любовь и привязанность, образуется грубый уродливый шрам, который потихоньку болит в ненастную погоду.

«Не спорю! Попробуй!» — причмокнул губами самоуверенный будущий волшебник.

Что-то очень хорошее снилось ему в этот миг. Ведь что-то же снится младенцам, если они так крепко и счастливо спят? Наверное, есть такие запредельные царства, где бродят их невинные души, еще не знающие горестей, кроме мокрых подгузников, и радости сильнее материнской улыбки. И чудные волшебные врата в то царство стерегут белокосые феи-риилисы [12] Феи-риилисы — сказочные создания, хранящие детские сны. , сидящие верхом на синих единорогах. Посему взрослым сновидцам дорога туда заказана на веки вечные. И правильно. Нечего им там делать. Дело взрослых не спать ночами и хранить покой своих невинных чад.

Фэйм замерла в дверном проеме и не верила своим глазам. Неприступный ожесточенный Росс гладил пальцем ручки и ножки Диана, что-то шептал и, по всей вероятности, собирался простоять над колыбелью до утра. Какая-то невидимая сила смыла все внутренние барьеры, ведь даже спина Джевиджа сейчас выражала любовь к малышу.

— Не волнуйся, он хорошо поел и будет спать до утра, — прошептала женщина тихонько, боясь спугнуть столь редкостную птицу — Джевиджеву нежность.

Надо пользоваться моментом, потому что, агрессивный и скрытный по природе, он редко давал увидеть самые тонкие потаенные стороны своей натуры, а на пятом десятке лет мужчину уже не переделаешь.

— Я соскучился по нему, — ответствовал так же тихо лорд канцлер.

«Не мудрено. За три с половиной месяца-то», — усмехнулась мысленно Фэйм, но ничего не сказала, а просто обняла супруга за талию и прижалась щекой к его плечу, присоединяясь к радостному бдению.

«Мы с Дианом победили! — ликовала Фэймрил. — Слава Великому Л'лэ! Жаль только, нельзя раскрыть Россу главную тайну. Или можно?»

Человечья натура такова, что всегда и везде ищет дорожку к запрещенному, маленькую лазеечку, крошечную щель в желаемое. И, что показательно, всегда находит искомое. И сколь бы высоки ни казались стены внутренних крепостей-запретов, сложенных из несгибаемой воли, твердокаменных убеждений и стальных принципов, в них отыщется потайная дверца. Главное, убедить себя в том, что ничего страшного не случится, если хотя бы одним глазком… ну, в общем, все знают, что бывает дальше.

Росс так отчаянно искал предлог позволить себе полюбить сына, что, когда нашел таковой, его «крепость» пала в тот же час. Дав себе зарок и понимая, сколь быстро утекает время, Джевидж припал к источнику своего счастья со всем пылом страстной натуры. На Диана и Кири обрушилась целая лавина любви и обожания. Наверное, Росс и сам от себя не ожидал такого половодья чувств, ибо это была безумная любовь, в том смысле, что в ней не нашлось ни капли рассудочного, чего-то от ума, логического или практичного. Нечеловеческая, почти звериная неутолимая жажда — вот что это. Так волк готов отдать жизнь за своего волчонка и растерзает любого, кто осмелится угрожать жизни детеныша. Так орел от зари до зари без устали печется о пропитании своего беспомощного птенца. Джевидж коршуном кружил над детьми и волком глядел на каждого, кто посягал на их внимание. С профессором Коринеем они почти дрались за право первым утром достать малыша из колыбели, вдохнуть его теплый молочный запах и ответить на сонную бессмысленную улыбку. Ниал, поначалу честно пытавшийся вызвать у милорда собственнические чувства и ревность, попался в расставленную ловушку вместе со своей жертвой. Теперь он сам ревновал и не хотел делиться хитрым маленьким мажонком даже с его родным отцом и чувствовал себя обделенным, почти обворованным.