Людмила Астахова - Ничего невозможного

— Знаете, мэтр, за что я так искренне и всем сердцем… не люблю чародеев всех мастей? — спросил он.

Морран отрицательно мотнул головой. Он уже и сам испугался последствий своей спонтанной обличительной речи.

— А за то, что все вы по какой-то неведомой причине считаете себя особенными, избранными, а также лучше и больше, чем все остальные смертные. Следите за моими рассуждениями, мэтр. Скажем, меткий стрелок выделяется среди прочих только зоркостью зрения и твердостью руки. Первое даруется милостью ВсеТворца от рождения, второе приобретается многолетней тренировкой. Многие почитают умение попасть из револьвера в яблоко с восьмидесяти шагов — настоящим даром свыше. Но отчего-то же стрелки не собираются в Ковены, в отличие от колдунов, которым точно так же, как и выдающимся снайперам, для проявления своего дарования нужен свой волшебный «револьвер». Без своего жезла вы, мэтр, беззащитны против немага меня, и я могу удавить вас голыми руками. Так в чем же ваша избранность? В том, что вы устроены иначе, чем другие люди? Как бородатая женщина, сросшиеся близнецы или человек-слон из цирка уродцев? Они тоже не такие. Ваше сообщество — цирк душевных уродов: мучителей — как бывший муж Фэймрил, интриганов — как мис Махавир, трусов — как те маги, которых я расстреливал на дамодарской войне. Именно поэтому ваша моральная оценка моих поступков меня совершенно не интересует.

— Потому что вы — нормальный человек, а я — монстр из цирка?! — вспылил маг.

Джевидж склонил голову к плечу, разглядывая телохранителя с тщанием энтомолога, открывшего новый вид пауков.

— Потому что вы, мэтр Кил, сам не будучи ни мужем, ни отцом, не представляя себе меру ответственности, которая возложена на меня императором, смеете судить о моей жизни, о степени чистоты моей совести и о чувствах к жене и сыну.

— То есть бородатой женщине нельзя иметь собственное мнение о красоте мис Лур? — решил уточнить маг, тоже вдаваясь в аллегории.

— Почему же? Можно, как и всем остальным. Но мис Лур ее мнение безразлично, ей интересно только то, что думает Гриф Деврай, а бородатая женщина на самом деле несчастнейшая из женщин, хотя зарабатывает в три раза больше, чем Лалил Лур на своей службе.

— А я для вас… кто-то вроде бородатой женщины?

— Скорее мальчик-собака, если вам интересно, — язвительно фыркнул Джевидж. — Очень удачная параллель, на мой взгляд, и по форме, и по содержанию. А Печать Ведьмобоя — поводок и ошейник.

Ошеломленный и раздавленный таким поворотом разговора, Морран сумел только выдохнуть, вложив в сказанное весь имеющийся запас сарказма:

— Спасибо за доброту и откровенность, милорд.

— Взаимно, мэтр Кил. В политике это называется «стороны обменялись мнениями». Уж не обессудьте, судя по всему, вам просто не терпелось поделиться впечатлениями от моей несимпатичной персоны. Теперь-то хоть полегчало? — с притворной участливостью спросил Джевидж.

— Не очень, — буркнул Морран.

От обиды и унижения горело лицо и прерывалось дыхание. Пожалуй, даже в Хокваре с ним не обращались хуже. И ведь не придерешься. Он сам хотел поговорить начистоту, первый начал с обвинений, забыв в порыве гнева, с кем имеет дело.

— На это и был расчет, мэтр Кил. Впредь вы сначала подумаете о смысле происходящего, а потом вынесете вердикт, — лорд Джевидж вдруг сменил гнев на милость, заговорив более мягким тоном. — Это я вам советую как бывший военный. Отличная стратегия, гарантирующая защиту от прямых оскорблений и нелицеприятных сравнений.

Экзорт чувствовал себя размазанным по стене куском грязи, ковриком, об который только что вытерли ноги. Короче, практически мальчиком-собакой — знаменитым на весь Эльлор человеком, У которого все тело, в том числе и лицо, было покрыто волосами, как у животного. И видимо, это обжигающее ощущение своего полнейшего уничижения снова развязало язык Моррану Килу:

— И каков же смысл ваших манипуляций с милитантками?

— А я не говорил, что обязан объяснять вам суть каждого шага.

— Предположим, милорд, что мальчик-собака оказался слишком любознательным…

На иссушенных, треснувших губах канцлера расцвела самая глумливая ухмылка, какую только видели стены этого кабинета. И оказалось, что бывший маршал до сих пор умеет двигаться, как прирожденный фехтовальщик — быстро, решительно и почти молниеносно. А хромота ему совершенно не мешает быстро подскочить к телохранителю и выдохнуть в лицо горячее:

— Ах ты — щенок паршивый! Ты еще смеешь меня допрашивать, ведьмачье отродье!

Намотав при этом шейный платок мага себе на кулак, в одночасье превратив его в удавку.

Это тоже был приемчик из армейского прошлого. Орать во всю глотку, не давать вставить ни словечка в защиту, обрушить на голову виновника молот из обвинений, подозрений и угроз, расплющить в блин, как лошадиное копыто лягушонка. На молодых и неопытных действовало безотказно. Один-единственный раз, и только в качестве своеобразного тарана, чтобы сломить сопротивление, и лишь для тех, на кого возлагались определенные надежды. Но Морран Кил о таких хитростях не подозревал, как не знал, что подлинное недовольство у Джевиджа выражается совершенно иным способом. А потому с ужасом внимал хозяйскому гневу. А уж выражениям и оборотам, которыми крыл зарвавшегося телохранителя милорд, позавидовал бы любой армейский сержант, настолько ярки и образны они были. Вот бы подивился молодой человек, если бы узнал, что мысли же лорда канцлера в этот момент оставались холоднее вод высокогорного родника:

«Ты меня допрашивать удумал, паршивец? Ну-ну! Это мы еще поглядим. Ты мне нужен с потрохами, с мозгами и твоим богомерзким даром в придачу. Ты мне понадобишься, Морран Кил, понадобишься весь без остатка, когда мы с тобой пойдем на штурм Ковена. И ты будешь чародействовать, колдовать, шаманить и магичить столько, сколько понадобится, пока твои сородичи не вернут мне Диана живым и невредимым. Я же знаю, Морран Кил, что без мажьего племени тут не обошлось. Я точно знаю! Ты будешь моим «волшебным револьвером», хочется тебе этого или нет!»

«Знамя» у лорда Джевиджа уже имелось — знамя по имени Фэймрил, у него была своя ищейка — рейнджер-сыщик, походная «аптечка», теперь осталось обзавестись колдовским мечом. Подобно воину из легенд, спуститься в драконье подземелье и выковать во тьме непобедимое оружие.

Паршивое это дело — натягивать на себя шкуру эпического героя, у того всегда есть уязвимое место — пятка, ухо или прилипший к заднице листочек. А у Росса Джевиджа — маленький родной мажонок четырех с половиной месяцев от роду. Вот и ударили по нему, очень верно рассчитав и время, и место.

И теперь скажи, что не все беды от колдунов?! От них, проклятых, от Дара их сволочного.