Людмила Астахова - Ничего невозможного

Экзорт не ошибся в прогнозах — мэтр Рейлге без возражений доставил нежданную делегацию прямиком к кабинету мис Махавир. И когда лорд Джевидж приказал всем ждать его под дверью, никого внутрь не пуская, на траченном ядом лице многоопытного чародея расцвела такая злорадная улыбочка, что Морран едва удержал себя от желания врезать паскудному предателю между ног. Такое знакомое, такое сладостное стремление устранить с дороги потенциального конкурента любой ценой, выпестованное в каждом чаровнике с младых ногтей. Нет, разумеется, в учебных планах магических академий никогда не стоял такой предмет, как «прикладная подлость», но, не освоив азы этой науки, юный адепт просто не выживет. От природы добродушные или, хуже того, искренние гибнут первыми, а те, кто уцелел, навеки запоминают преподанный урок — никому верить нельзя, ибо обманут, предадут и растопчут.

«Вот за это неистребимое желание утопить в дерьме собрата по Дару нас так ненавидят обычные люди», — мрачно размышлял телохранитель канцлера.

Разумеется, простые и обычные, они и не на такие подлости горазды. Все грешны, и праведных меж ходящими ногами по земле поразительно мало. Но то, что середь немагов почитается признаком душевной гнили, ущербностью и мерзостью, в чародейской среде есть доблесть, гордость и честь. Такие вот обычаи некрасивые у господ магов процветают, совсем как горгульи, прикрывающие удлиненные водостоки.

Пожелай Росс Джевидж проявить свои познания в тактике боя, ничего лучше придумать у него не получилось бы. Даетжина его не ждала и предположить не могла, что одним паршивым дождливым днем главный враг всего Ковена распахнет ногой дверь в ее личный кабинет и к тому же окажется вооруженный и очень-очень злой. Мис Махавир успела всего лишь протянуть руку к жезлу, а его уже накрыла широкая полоса наточенной стали.

— Нет, нет, Даетжина, — медленно покачал головой канцлер. — Даже не думай.

И скинул жезл на пол, будто самую никчемную помеху, а затем носком грязного сапога зашвырнул его в дальний угол. Видимо, в тот же самый угол отправилась и напускная вежливость, с которой канцлер и мэтресса обращались друг к другу на людях.

— Что тебе надо? Зачем пришел?

— Верни моего сына, Даетжина, — странно растягивая гласные, молвил Росс.

Откуда только взялись эти плавные, почти текучие движения у человека, едва выкарабкавшегося после тяжелой контузии и жестокого колдовского эксперимента? Магичка глазом не успела моргнуть, как лезвие палаша оказалось приставленным к ее шее, и только тончайшая полоска кружев отделяла Даетжину от смерти. И еще желание Джевиджа поговорить.

— Я тут ни при чем, — тихо пискнула чародейка, не смея шелохнуться.

— Как в той истории с Уэном Эрмаадом и его дьявольской машиной? Там ты тоже была посторонней? Я верно понял?

— Росс…

— Не стоит называть меня по имени, Даетжина. Мне неприятно слышать его из твоих уст.

Угроза в голосе Джевиджа стала столь же осязаема, как и оружие в его руках.

— Я повторю вопрос. Где мой сын, Даетжина?

— Откуда мне знать? Кому ты насолил больше — шиэтранцам или дамодарцам? У того и спрашивай! — возмутилась женщина.

Ее гладкие фарфоровые щечки раскраснелись от с трудом сдерживаемой злости, а глаза метали почти настоящие искры. Видимо, в этот миг она сама себе казалась прекрасной и опасной, ибо как раз такие чувства и должна внушать недругам разгневанная чародейка. Восторг, трепет и преклонение и, разумеется, Ужас, а человек, спровоцировавший магичку на такие сильные эмоции, обязан дрожать всем телом, аки паутинка на осеннем ветру. Но вместо всего перечисленного выше произошло кое-что непредвиденное. Нет! Лучше сказать — невозможное.

Пальцы левой руки Джевиджа впились в нижнюю челюсть мисс Махавир. Резким движением он развернул голову женщины под неудобным углом, так чтобы она не смогла отвернуться в сторону.

— Слушай меня… Даетжина, — прошипел лорд канцлер прямо в лицо магички. — Я никогда не бил женщин, Даетжина. Но ради тебя я сделаю исключение, Даетжина.

Ее имя Росс выплевывал, словно отвратительное грязное ругательство, будто горький яд, разъедающий горло и язык.

— Сначала я сломаю тебе ребра, Даетжина… Потом перережу сухожилия на ногах и руках, затем изуродую так, как это делают дамодарцы, — отрежу уши и веки…

С такими глазами — налитыми кровью, черными из-за до крайнего предела расширенных зрачков — шуток не отпускают. Бывший маршал неоднократно воевал с Дамодаром, он видел такое, чего лучше не рассказывать на сон грядущий, и не исключено, что даже определенную сноровку получил. Если не гнушался собственноручно расстреливать дезертиров, то запросто мог пытать особо упертых пленников.

— Джевидж! — тоненько взвизгнула насмерть перепуганная чародейка. — Я не причастна к похищению твоего ребенка! Я клянусь!

— Я тебе не верю, Даетжина! Однажды ты пыталась украсть мою память, и тебе это удалось. Почти удалось. Теперь ты решила отнять у меня единственную подлинную ценность — мою семью. Так, Даетжина? — Пальцы на челюсти сжались еще крепче, еще плотнее прижалось к шее лезвие клинка. — Тебе рассказать, как страдает моя жена, Даетжина? Ты слышала, как она плачет, когда заходит в детскую? Ты вообще понимаешь, что такое потерять сына, старая ты подлая сука?!

Росс на мгновение ослабил хватку, чтобы тут же вонзить пальцы в волосы чародейки. И плевать, что вместе со шпильками он выдирал у мис Махавир целые пряди. За острейшей болью, после того как он швырнул и припечатал ее к стене, женщина ничего не почувствовала. Должно быть, Даетжину не таскали за косу со времен босоного детства. Больно, конечно, но тогда не было так страшно, ибо в те далекие времена у нее еще не имелось столь кровожадного и неумолимого врага.

— Джевидж, я умоляю вас! Милорд! В исчезновении вашего сына я не виновата… я клянусь… всеми Дланями ВсеТворца клянусь!

— Я не верю, — прошипел тот и еще раз приложил всемогущую чаровницу об стену, так и норовя расплющить ее породистый нос. — Ты умеешь только лгать!

В чем, в чем, а в тонкой науке причинения сильнейшей боли лорд канцлер разбирался превосходно. Но не боли испугалась в конечном итоге мис Махавир. За сто пятьдесят лет с ней чего только не приключалось — на один только пересказ уйдет несколько дней, а слушатель рискует поседеть, как лунь. Опытная чаровница устрашилась неподдельного свирепого безумия своего врага. С таким невозможно договориться, такого нельзя запугать, и такой — не отступит. Джевиджу слишком сильно досталось в переделке трехлетней давности, он медленно умирает, а потому не шутит он с угрозами. И… он в своем праве: подметать чародейкой пол, вытирать ее лицом стены.