Ярослава Кузнецова - День цветения

— Стуро, поднимайся. Давай потихонечку пойдем.

Не нравилось мне, что он так лежит на земле, с закрытыми глазами, с окровавленным ртом, весь облепленный снегом. Хотелось распустить волосы и взвыть, как над покойником. Редда, похоже, едва сдерживалась от такого же порыва.

Я принялась теребить его, растирать холодные руки, хлопать по щекам. Иногда добивалась мычания или короткого расфокусированного взгляда. Так и застал меня Имори, вымокшую в снегу, в слезах и в соплях. Он прибежал следом за Уном, распаренный и красный, благоухая перегаром на весь лес.

— Золотко! О, небо! Мертв?

— Нет. Отнеси его ко мне в башню. Поскорее, пожалуйста.

— Очумела, золотко? В Треверргар? Средь бела дня?

— Он погибнет! Ты слышишь? Скорее.

Спорить далее Имори не стал. Завернул парня в свой плащ, подхватил на руки и понес. Я семенила рядом, цепляясь за Иморев локоть. Ох, и крепко же разит от Большого Человека! Пьет мужик по черному. Но в свинском состоянии его никто не видел. Пока на ногах держится — не шатается, а если уже не держится — до койки добредет, и спать.

Вот и нам бы теперь добрести до койки. Господи, Единый, Милосердный! Помоги сыну своему, поддержи жизнь его любовью своей благой! Только о любви и жизни прошу я, ибо ни о чем другом просить у неба нет смысла, да и не стоит.

Идиот.

Это ж надо быть таким идиотом!

Гатвар, где ты? Где твои оплеухи?!

Как ты говорил:

"— Не имеешь права давать волю чувству. Ты не человек теперь. Нож в броске. Нет у тебя ни боли, ни радости. И самого тебя — нет, пока до крови их не доберешься."

И я надел маску. Маска у меня достаточно вздорная, чуть что — в бутылку лезет, но это — только маска. А самому мне — все равно. Все — все равно. Все, кроме Дела. Ничем не заденешь. Не выведешь из себя…

Оказалось — выведешь, да еще как! Что же это творится, Сущие? Я ведь — промазал. Промазал! Я же его убить хотел. В основание черепа тенгон пустил. И поправку принял…

Ремень на сапоге. Лезвие разрезало ремень на сапоге. Даже до пятки не добралось…

Вспомнил, как метался, ища коз, надеясь, что они — в бывшей детской, в комнате Дагварена, в кабинете отца, наконец… А потом — вошел в обиталище предков. В комнату, куда я, Эдаваргон, заходил только в чистой одежде и с заплетенными волосами, сжечь немного сухих трав, поговорить с вытесненными на урнах с прахом ликами. В комнату с нишами в стенах — от пола до потолка, и в нишах — урны, начиная от Эдавара, основавшего новый род, все потомки его занимали свои места в нишах… В комнату, где убирались только мои сестры, даже не сам-ближние…

Щиты, наспех сооруженные из каких-то досок, прислоненные к стенам, закрывающие их не полностью — верхний ряд ниш слепо глядит на грубо сколоченный сундучище в углу, на сено, навоз, клоки шерсти, невнятный хлам в углах — старые тазы, еденные молью плащи…

И все затопило оглушающей волной ненависти. И я не помню себя. То, что случилось дальше, я видел как бы со стороны. Словно не я, а кто-то другой наблюдал за длинным нескладным человеком в черном, который бросился на хруст и треск в дальнюю дверь, пробежал по коридору, а осквернитель — разлапистый черно-пестрый кулек с десятью ногами и парой крыльев вывалился на улицу, и посланный вдогонку тенгон бестолково чиркнул по пятке, обрезая ремень сапога, и кулек спланировал в снег, и набежали собаки, а тот, в черном, прыгнул прямиком на камни, вывалившиеся из стены, хотя прекрасно знал, как надо прыгать в такой ситуации, и мог, мог не рвать себе связки на ноге и не обдирать бока…

Это был не "момент темноты". "Момент темноты" длится несколько ударов сердца, не больше. Лассари поставила мне эту штуку, потому что паника мешает действию. И теперь иногда — чаще от страха или нерешительности — что-то щелкает, вспышка и — "момент темноты". Когда тело обретает самостоятельность а паникующий мозг крепко зажмуривается.

Но это… Тело перезабыло все, чему его учили, а мозг… Сущие, почему я такой идиот?!

И вот теперь этот идиот должен сидеть в доме, и не может идти в Треверргар, не может продолжать то Дело, ради которого его, идиота, четверть века назад вжали мордой в землю и продержали так, пока не уехали незваные гости…

Прости, Гатвар. Выходит, ты мало бил меня. Ох, мало, Гатвар!

Я считал себя хладнокровным человеком. Я думал, что смогу вынести все. Оказалось — нет. И чертова нога болит, а эссарахр я сейчас есть не стану. С одной стороны — мне не к спеху. Пусть хоть два десятка дознавателей понаедет — все вместе будут разрабатывать версию о взаимном убийстве или еще что-нибудь, похлеще. Паучий племянник любому навяжет свою теорию, какая бы она ни была.

А с другой стороны, я не хочу рисковать. Как говорила Таосса:

"— Слишком не увлекайся ими, Эрхеас. Ты все-таки не эсха онгер.

— А что, может вырасти хвост, как у рахра?

— Нет. Просто умрешь.

У Таоссы напрочь отсутствует чувство юмора во всем, что касается медицины.

— Но ведь я пью из Йерр перед дракой…

— Эссарахр — не просто кровь. Описать способ изготовления?

— Спасибо, не надо.

Как-то я сдуру спросил у нее про согревающие бальзамы. Таосса взяла меня в Имхас, и через совершенно вывалившиеся в никуда четыре дня я встретил на пороге Лассари в позе Ожидания Очень Нерадивого Ученика. И понял, что мне просто жизни не хватит на даже "легкое" ознакомление с медициной Аххар Лаог. И решил ограничиться только тем, что нужно для Дела…

Так что — не надо, Таосса. Не надо.

Фыркает, показав черненькие пеньки зубов. Сколько же ей все-таки лет, если Ястреб с детства помнит ее — старой?.. И сколько лет ее рахру, чья шкура уже не черная, а серая и не в коричневых, а в бежевых разводах?..

— Хорошо, Таосса. Но что значит "увлекаться"?

— Полмесяца перерыва. Минимум."

Конечно, это ты хватила, старая ящерица. Но лучше я обойдусь без эссарахр, потому что потом они могут мне пригодиться. Ведь я хочу, чтобы Паучий племянник понял, кто убивает Треверров. И способ есть. Не увидеть отрезанной пряди на волосах по плечи — это уже, извините…

Эрхеас. Надо мазать бока. И ногу.

Да, девочка. Синенькая баночка, руна "орд", два крестика. Здесь у нас — мазь для заживления ссадин у таких идиотов, как я. Мазь по рецепту Трилистника…

Эрхеас.

Что, маленькая?

Может, не только помазать? Может, попьешь из нас?

Не надо, Йерр. И так зарастет. Быстро зарастет, девочка.

Положил слой мази на голеностоп, и сразу закололо, защипало, зачесалось. И я вспомнил, как вывихнул запястье, отрабатывая эсс. Потому что неправильно запомнил движение…

"— Ты слишком надеешься на железо, аинах, — говорит Лассари. — Это нехорошо. Твое оружие прежде всего — твое тело. Хассар, поди сюда.

Семилетний худенький мальчик, наш сказитель, подходит: