Диана Джонс - Дом ста дорог

— Ваше Величество, — девочка подняла голову, — не могли бы вы помочь?

— Ну-ка, — король взял у неё свиток и разложил его на столе. — А. У нас в тронном зале висит окончательная и разукрашенная версия. Уже много лет я не обращал на него внимания. Да там и указаны лишь имена, кто на ком женился и прочее. А вот это древо куда подробнее, столько примечаний, указанных разными людьми. Смотри, вот мой родоначальник, Адолфус I. Заметки рядом с ним совсем древние. Тут написано… хмм… «Стены града он возвёл, в том эльфов дар ему помог». Теперь от тех стен не осталось и следа. Хотя, говорят, Оградительная улица, что у самой реки, и есть часть древней стены…

— Прошу прощенья, Ваше Величество, — перебила Чармейн, — а что такое дар эльфов?

— Не имею ни малейшего представления, моя дорогая, — вздохнул король. — О, как бы я желал узнать, что это за дар эльфов. Чем бы он ни был, говорят, он приносит благополучие и охраняет королевство. Но дар эльфов пропал давным-давно. Хм. Интереснейший набросок.

Король водил пальцем от одного примечания к другому.

— Видишь, рядом с женой моего родоначальника написано «как известно, эльфийка». Мне всегда говорили, что королева Матильда была лишь наполовину эльфийкой. А вот её сын, Ганс Николас, рядом приписано «Дитя эльфов». Видимо, поэтому его так и не короновали. Никто не доверяет эльфам. По-моему, совершенно напрасно. Вместо него они возвели на престол его сына, скучного и заурядного королька Адолфуса II. Единственный король, которому даже прозвища не дали. Но вот его сын, — вот он, — Ганс Питер Адолфус, рядом с ним заметка: «Он снова эльфов дар обрёл и королевство защитил», уж не знаю, что это значит. Очень любопытный документ, моя дорогая. Не затруднит ли тебя переписать все имена и пометки рядом с ними? Можешь пропустить кузин и побочную родню, если рядом нет никаких записей. Тебе не сложно?

— Вовсе нет, Ваше Величество, — с готовностью ответила Чармейн. Она никак не могла придумать, как бы тайно переписать всё для Софи и Блинка, и вот теперь сам король даёт ей отличный шанс.

Остаток дня Чармейн провела, переписывая заметки с генеалогического древа на два листа. Первый лист служил ей черновиком, с которым она подходила к королю, чтобы уточнить, что написано в том или ином примечании. Второй же лист предназначался самому королю, поэтому девочка заполняла его своим самым прилежным почерком. Вскоре Чармейн втянулась в работу и заинтересовалась событиями прошлых лет не меньше короля. Почему племянник Ганса Питера III «промышлял разбоем на холмах»? За что королеву Гертруду прозвали ведьмой, «которой убоится всякий»? И почему её дочь, принцессу Изоллу окрестили «любительницей синекожих»?

Король не мог ответить на все её вопросы, однако заметил, что наверняка знает, почему принца Николаса Адолфуса звали «пьянчугой», и указал ей на строчки, где упоминалось, что отца принца, Питера Ганса IV, нарекли «тёмным деспотом и колдуном».

— Многие мои прародители не отличались благородством и добродушием, — признался король. — Уверен, что Питер Ганс IV жестоко обходился с несчастным Николасом. Мне говорили, что подобные вещи случаются, когда эльфийская кровь «закисает». Но я думаю, люди есть люди, и кровь тут ни при чём.

Под конец дня, когда Чармейн переписала почти весь свиток, где каждого второго короля звали Адолфус, Адолфус Николас или же Людовик Адолфус, она наткнулась на принцессу Мойну, которая «вышла замуж за могущественного дальнийского лорда, но скончалась при родах, дав жизнь мерзкому лаббокину». Чармейн не сомневалась, что Мойна — та самая принцесса из дневника фрейлины. Видимо, кто-то всё же поверил повитухе. Девочка решила не расстраивать короля и не заговорила о принцессе Мойне.

Тремя строками ниже шли сам король «схоронившийся в книгах» и принцесса Хильда, «отказавшая в замужестве одному королю, трём лордам и волшебнику». Их имена и примечания скромно ужимались сбоку, оставляя простор для бесчисленных сыновей и дочерей дядюшки короля, Николаса Питера, его внуки тесным скопом заполняли собой всю нижнюю строчку. «Да как же они их умудрялись различать?» — искренне удивлялась Чармейн. Половину внучек звали Матильдами, остальных — Изоллами. Внуков же нарекали либо Гансами, либо Гансами Адолфусами. Различить всех отпрысков можно было лишь по крохотным заметкам. Один Ганс — «хам, утонул», следующий Ганс «убит в потасовке», ещё один Ганс «умер вдали от дома». С девочками дела обстояли ещё хуже. Первая Матильда — «надменная зануда», вторая Матильда — «ведьма, которой убоится всякий, вторая королева Гертруда», третья Матильда — «бессердечная». Все Изоллы либо «коварные злодейки», либо «отравлены». Обособленно от жуткой семейки шёл наследник короля, принц Людовик Николас, без заметок и примечаний, как тот самый бестолковый Адолфус у корней древа.

Чармейн переписала все имена, примечания и каждую деталь. Когда она, наконец, отложила перо, то заметила, что её указательный палец онемел и измазался в чернилах.

— Благодарю тебя, моя дорогая, — с почтением проговорил король, получив старательно выведенную и заполненную копию свитка. Он немедля принялся изучать её с таким запалом и интересом, что девочке не составило труда забрать со стола черновик и другие свои записи и спрятать их в карман. Чармейн поднялась и король, оторвавшись от чтения, произнёс: — Надеюсь, ты простишь меня, моя дорогая, но в выходные тебе не стоит приходить сюда. Принцесса настаивает, чтобы я покинул библиотеку и принял принца Людовика. Она не очень-то ладит с мужчинами. Но я буду безмерно рад увидеть тебя в понедельник.

— Хорошо, Ваше Величество, — ответила Чармейн. Бродяжка как раз вернулась с королевской кухни и восседала у дверей. Девочка подняла её на руки и вышла вон. Она шагала по коридору и думала, что же теперь делать со своими записями. Чармейн совершенно не доверяла Блику. «Как вообще можно доверять человеку, который выглядит, как ангельское дитя, а рассуждает как взрослый хитрец? А что там рассказывал Питер: как двоюродный дедушка Уильям отзывался об огненных демонах? Можно ли доверять такому опасному существу?» От подобных мыслей девочка становилась всё мрачнее и мрачнее.

Вдруг перед ней возникло лицо Софи.

— Получилось? Что-нибудь нашла? — улыбнулась она Чармейн.

Её улыбка сияла такой искренностью и добротой, и девочка решила, что кому уж и стоит доверять, так именно Софи.

— Немного, — ответила Чармейн, протягивая бумаги.

Софи приняла их куда более радостно и благодарно, нежели сам король.

— Потрясающе! — воскликнула она. — Теперь мы получим хоть какую-то зацепку. Мы сейчас в абсолютном тупике. Хаул… то есть Блик говорит, что пророческие чары во дворце бессильны. Очень странно, ведь ни король, ни принцесса не пользуются магией. Я имею ввиду не достаточно, чтобы заглушить пророческие чары.