Вадим Климовской - Марш Обреченных. Финал

— Сэм, а ну-ка шуруй за графом и подкреплением, чует мое сердце, не спроста все это… не ладное тут! — откомандовал старший.

Скорый топот.

Себастьян натужно задрожал всеми мышцами. Дьен, что же творится? Почему вечно создаются какие-то проблемы? Почему?!

— Плащ гони!

Полукровка скованным взмахом скинул с плеч злосчастную накидку. Остался в старой эльфаровской одежде и с торбой наперевес. Естественно такие детали не ускользнули от глаз охранников, и те отреагировали почти мгновенно.

— Карательская форма! Эльфийский магик! Точно лазутчик! Ребята, вяжите гада!

— Пожалуйста, это ошибка, я не эльф! Я… я… я все объясню! Я сбежал из Общины. Они выгнали меня. Я убил…

— Да заткните ему рот хоть кляпом! Чего стоите?!

Первые прикасания дайкин, заставили Себастьяна отпрянуть и напороться спиною на барную стойку. Его зажали, попытались заломить руки, рот перетянула узкая полоска грубой, вонючей материи, стали на затылке вязать узел. А когда прикосновения огрубели и начали причинять боль, полуэльф не вытерпел и, призвав на помощь магию, дал отпор.

И тогда началось…

Бобр полетел снарядом через первые два стола и с рявком, сомнул дубовую столешницу со стульями. По салону прокатился грохот треснувшего дерева и лязг кольчуги. Второго Себастьян зажал в хвате и, врезав кулаком по шее, ногой отправил на столы справа. Виктор извернулся, отскочил от разъяренного противника. Выронил меч и с расстояния нанес сапогом удар в живот. Боль скрутила полукровку пополам.

— Я тебе мразина щас устрою!..

Гуп-п! — в трактир вломилась подмога.

— Виктор, что тут, Аллон побери, творится?

Себастьян разогнулся пружиной, ушел от очередного носака, оттолкнулся от стойки и с полдуги, впечатал правым мокасином в ухо старшему из охраны. Крякнув и закатив глазенки, дайкин ушел в кульбит, причиняя трактирщику Тушону убытки.

— Тревога! Хватайте его! — уже орали с двери.

Бежать! Можешь плакать или огорчаться Себастьян, но снова бежать!

Путь на кухню через барную стойку и узкую нишу, за спиной треньканье взведенных арбалетов — нет! Он замечает задранное, закопченное угарами оконце во двор и больше не раздумывая, несется к единственному спасению.

Под ногами летят стулья и переворачиваются столы. Сердечко Себастьяна калатается неистово в груди, словно бубен — звонко и учащено.

— Стреляйте! Да стреляйте же, а то уйдет!

Жу-у-уг! Жу-у-уг! — жужжат болты над головой и у самого носа. Со стен слетают горшки и банки. Беглец не замечает ничего, с губ слетает силовое заклятье, тараном уничтожающее оконце с рамой и пока тлеют края, Себастьян ныряет в образовавшийся свободный квадрат. Сумка цепляется в полете за подгоревшие рамы и полет полуэльфа завершается крутым виражом в бочки и сваленные у стены трактира доски. Он слышит отчетливый хруст костей, чудом избегает переломов, но голова гудит и катится кругом. Его окатывает с ног до головы холодной, застоявшейся водой. Он сплевывает и пытается подвестись на ноги. Гул голосов, как из толщи воды. Перед глазами густая пелена, он отмахивается и карабкается в сторону.

Железная хватка сковывает ноги, затем с треском его подводят на ноги, он вырывается, звонкий удар, снова Себастьяна отправляют на ошметки дерева и в лужу. Он фыркает и ругается. Звон отступает, и ясность скачками возвращается к нему. Голоса обретают четкость и осмысленность.

— Дерьмо собачье! Выродок!

— Ставь засранца на ноги, живо!

— Виктор, утихомирься!

— Ваша светлость, так он чуть не убил Бобра…

— Да не сунься! Несите двуручник, живо! Мотайте ему руки и к бочке! Голову ублюдка на бочку, сейчас будет ему и суд да наказание! — властно повелел чужой голос и Себастьян с ужасом начал понимать, что это голос вельможи, графа. Рот попытался выдавить из себя слова оправдания и прощения, но грубые руки опять, в который раз за долгую жизнь, скручивали его, завязывали кляпом рот и силой тянули на середину двора.

А во дворе Лисьего луга уже стоит неимоверный шум и гам, собралась вся деревня и постояльцы-гости. По узкоколейке напирал конный отряд, но на него сейчас вряд ли кто соизволил обратить внимание. Все сосредоточились на Себастьяне, событие дня и года.

— Магика поймали!..

— Колдуна остроухого!

— Лесного упыря, Аллон пресвятой!

— Голову с плеч ему!

— Шо ж такое… ах, эльфы опять-то бунтуют!

— Гады проклятущие!

Народ накручивался и ярился. Полукровку готовы были разорвать и голыми руками.

— Виктор, ставь оцепление, не лови гав!

— Слушаю, ваша светлость! — бряцанье лат. — А ну разойдись, да поживее! Разойдись! Кругом стали!

Селяне загомонили сердито, из толпы донеся тоненький от переживания голосок трактирщика Тушона.

— А платить, кто будет за погром?

Виктор помрачнел, с полуоборота поискал наглеца.

— Аллон заплатит!

По рядам прошелся смешок.

— Тушон, скряга, открыл харчевню для выблюдков!

— А то ты не заходишь? Мимо проходишь, да? Может, скажешь, носом воротишь от жаркого моего и пивка? — завелся в ответ Тушон.

— А нехай, служивые на заднем дворике глянут… мож там целая рота таких… — тычок в пленника, — в бочках сидят — мечи и луки свои готовят!

И снова зашумела разноголосая толпа, пока не пришлось вмешаться его светлости графу.

— Тихо! Хватит дурь всякую молоть! Проверим… — скосил на коленопреклонного Себастьяна и добавил: — один он тут ошивался, нет больше никого.

— Значит, судить его! Пускай не шляются!..

— Руби!

— Руби!

— Сэм, давай! — махнул перчаткой вельможа, брезгливо отворачиваясь.

Себастьян заколотил ногами, в последний свой час, стараясь избавиться от крепких хваток двоих молодцов, когда на лицо упала тень охранника с двуручником в руках. Смерившись с точностью удара, воин размахнулся, напружинился и хакнув, вложил в удар всю свою силу…

Виу-у-у-у!

Обоюдоострое лезвие клинка обхватила поблескивающая мифрилом цепь, а звенья вцепились в полотно клинка магическими зубьями, бешеная мощь рванула металл на себя, и утробно заревев, палач-охранник взвыл, пошатнулся назад и с громким лязгом рухнул на песок двора. Подымая вокруг клубы пыли. По рядам затаилась тишина, обрываемая карканьем и взмывами собак. Стук приближающего отряда настигал, но новые события перед трактиром приворожили толпу и участников.

С легким шорохом на землю приземлился юноша, а за ним следом через забор уже карабкались две девчонки — спутницы. В грязных, побитых дорогой одежонках. Лица, перепачканные и отрешенные, словно не родные, не человеческие. Граф бессвязно распахнул рот и тут же его озадачено захлопнул. Чудеса продолжались!

— Отпустите его, он свой!

Тихое шушуканье и перешептывание прокатилось по людской массе.