Веда Корнилова - Эрбат. Пленники дорог

— А ведь вы меня не слушаете. Что, все еще болит?.. Понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов.

— Погодите несколько минут…

— Что ж… В любом случае, вам придется ответить на мои вопросы. Надеюсь, мне не стоит лишний раз просить вас рассказывать на допросе всю правду, без обмана? Догадываюсь, что вы себя сейчас неважно чувствуете, но дело не терпит! Не буду делать долгих вступлений. Как вы, думаю, уже поняли, я один из дознавателей, которые расследуют это дело. Надеюсь на вашу полную откровенность. Меня интересует все, что вы знаете по этому делу.

— В каком смысле — все? Тут, знаете, много чего можно сказать…

— Не надо пустых разговоров — покачал головой Кеир. — Давайте пожалеем наше время. Впрочем, я ничего не буду иметь против ваших длинных, обстоятельных ответов. Хотя кое в чем вы правы. Построим нашу беседу так: я буду задавать вопросы, на которые надеюсь получить правдивые ответы. И как можно более подробные. Итак, начнем: расскажите, где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с графом Эрмидоре и человеком, называющим себя принцем Харнлонгра?

— Почему это — называющим себя принцем? Он и есть Домнион Карстерий Динтере — настоящий наследный принц Харнлонгра.

— Мне нужны доказательства и подробности.

— Это долгая история.

— Ничего. Я не тороплюсь, вы, думается, тоже. Время у нас есть, и мне нравится слушать красивых женщин, особенно если они рассказывают то, что меня в данный момент интересует.

Вздохнув, я начала рассказывать с того момента, как в нашем поселке остановился караван рабов. Тут скрывать особо нечего, тем более что о чем можно говорить, а о чем — нет, о том мы с ребятами договорились заранее. Дознаватель слушал внимательно, с доброй, все понимающей улыбкой на лице. Да, человеку с такой располагающей внешностью и ясными глазами хочется рассказать все, вывернуться наизнанку в надежде на понимание и сочувствие. Но, как оказалось, внешность обманчива. Вроде, и вопросов много не задавал — так, разговор подправлял в нужную сторону, а получилось так, что в итоге я выложила ему многое. Не все, конечно, кое — что утаила, а главное скрывать не стала. Рассказывала долго, более двух часов, и как мне показалось, умело обошла в разговоре самые неприятнее моменты. Писец тем временем прилежно скрипел пером.

Я и не заметила, как в комнате появился еще один человек. Ни звука открываемой двери, ни чужих шагов я не слышала. И дознаватель никак не показал, что кроме нас в комнате еще кто-то объявился. Просто оглянулась ненароком, а рядом с писцом сидит мужчина. Обычный человек средних лет, невысокий, невзрачный, с редкими светлыми волосами. И такое впечатление, будто он смотрит не на тебя, а неизвестно куда. Может, на стену напротив, а может и сквозь нее. Чуть позже и вовсе глаза прикрыл. Уснул он там, что-ли? Нашел место… Мимо такого человека взгляд проскользнет, и в памяти ничего не отложится. Тоже из тайной стражи, не иначе. Этот неприметный тип за весь допрос не издал ни звука. А дознаватель тем временем выслушал меня, похмыкал, чуть недоверчиво улыбнулся, но ничего не сказал. Поверил услышанному, или нет — не знаю. Вызвал охрану, что за стенкой стояла, да и отправил сюда. Вот и сижу теперь здесь, то ли в подвале, то ли в тюрьме, и никто обо мне не вспоминает третий день. Может, забыли о моем существовании?!

Здесь тоже… Смешно вспомнить! Как оказалась я в этом застенке, так сразу к себе всеобщее внимание привлекла. Скучно им всем здесь, как охране, так и заключенным, вот и развлекаются те и другие так, как могут. Как видно, в сопровождающих меня бумагах было отмечено, что отправлена я сюда по подозрению в убийстве и за участие в государственном заговоре. Никто вначале в это особо не поверил — дескать, напутали что-то в документах, или еще накладка какая вышла. И, тем не менее — новое лицо объявилось, хоть какое-то небольшое разнообразие в медленно текущей жизни застенка. Да и не так много женщин здесь сидит, а те, что имеются в закутках — они почти все старше меня, да и выглядят похуже… Так я и оказалась в центре внимания.

Остаток вечера первого дня и всю ночь меня донимали криками и вопросами: за что именно я кавалера пришибла? Общее мнение было: с другой девкой застала, вот под горячую руку и разошлась ненароком, сил не рассчитала, пришибла неверного ухажера, вразумляя его уму — разуму. Дескать, за озверевшими бабами такое водится, что от злости себя не помнят! Ох, и наслушалась я сальных шуточек на свой счет! Богатое у людей воображение, да еще от скуки и излишков свободного времени напридумывали невесть что, причем с такими подробностями, что я не знала, что мне следует делать — смеяться до слез, или ругаться напропалую! Всю ночь криками да шумом спать не давали. И отношение ко мне у всех разное было, но в целом относились неплохо, все поддразнивали да подкалывали, но не скажу, чтоб уж очень зло. А наутро один из охранников, из тех, кто понаглей да с большим самомнением, сунулся ко мне в закуток, будто с проверкой, и при этом свои лапы распускать вздумал! Ага, как же, размечтался! Судя по его без меры наглой роже, нахал посчитал, что о таком соколе, как он, я всю свою жизнь грезила! Пришлось коротко, но доходчиво разъяснить ему столь досадное заблуждение. Быстро и с воплем вылетел от меня, обозленный до крайности и с вывернутой из сустава рукой под дружное и одобрительное ржание заключенных — им же все видно было.

В тот же день, не знаю откуда, до застенка донеслась весть о том, что это именно я свернула шею тому бородатому человеку. Про впечатление, которое произвело это известие на заключенных, лучше не говорить! В общем, вначале все просто посмеялись, затем не поверили, а когда уже и охранники подтвердили всем эту новость — тут отношение ко мне полностью изменилось. На меня косились со смесью недоверия, страха и удивления. Наверное, завали я на виду у всего застенка двухметрового медведя обеденной вилкой — и то так сильно никто бы не удивился. Почему? Чуть позже народ из соседних закутков просветил.

Оказывается, этого мужика многие хорошо знали. Знали и боялись. Не приведи того Всеблагой, чтоб он, этот мужик, хоть кого-то своим врагом посчитал, или вдруг решил, что некто его страже сдать захотел!.. Тот мужик даже мелкие обиды запоминал на всю жизнь, и при случае мог припомнить. И кличка у него была соответствующая — Клещ. Наемный убийца высочайшей квалификации, да не из тех бандитов, что кистенем орудуют на темных дорогах, а тот, который умудрился возвести в ранг подлинного искусства свое умение убивать. Впрочем, кистенем он тоже умело пользовался… Как, считай, и всем тем оружием, которое только было изобретено людьми. Хотя частенько никакое оружие ему не требовалось — легко убивал одним умелым ударом рук, натренированных до совершенства.