Мария Хлодвиг - Хелена

В тот же миг лопнула связывающая меня с реальностью нить.

…что с ней?

Осторожное прикосновение, отдающееся тупой болью в каждой частице тела.

"Я…"

— …не просыпается. Я всё перепробовал.

— Странно. Хелена находится под защитой Белой Королевы. Она не могла заболеть. Тут что-то другое.

"…не могу пошевелиться…"

— Магия?

— Честно говоря, я не очень хорошо представляю, что именно вы понимаете под этим словом, но предполагаю — здесь ей и не пахнет.

Разговаривали Миарк и… Лионель?

Ещё одно прикосновение. На этот раз — приятное.

Надо хотя бы моргнуть.

"Получилось".

— Она нас слышит. Эй, принцесса!

"Медленно, но уверенно вырываюсь из цепких лап тьмы. Открываю глаза…"

Искренняя радость в глазах Миарка, на лице Лионеля смешанные чувства.

Облегчение и…

— Тебе… стало лучше.

Слабая улыбка. Подарок для моего рыцаря-защитника.

— Не делай так больше, — строго сказал паладин. — Ты меня напугала.

— Со мной говорила Жиюнна. Мы немного повздорили. Только и всего.

— Игры с богами до добра не доводят. Никогда.

Он взял мою руку в свою и — от неожиданности у меня пропал дар речи — угрюмо произнёс:

— Остановись. Не губи себя. Мне больно видеть… твои страдания.

Я смотрела на его измождённое, но полное решимости лицо и понимала — он готов жизнь за меня отдать.

"Ах, сир Лионель…"

— Мне уйти? — вежливо поинтересовался Миарк.

— Нет, — твёрдо сказала я. — Помнишь, ты говорил, что любой клинок можно перековать?

— Да, — кивнул эйанец. — Помню.

Ладонь Лионеля судорожно сжалась на рукояти проклятого клинка.

— Это правда? — глухо произнёс он.

— Вы оба такие недоверчивые, — ухмыльнулся пасынок Белой. — Что же, придётся показать на примере. Как считаете, этот ржавый ковыряльник подойдёт?

Юноша небрежным жестом указал на висящий на перевязи паладина меч.

"Спасибо, друг".

"Иногда нам приходится возвращаться".

Вновь я вступила на камень мостовой разрушенного города Гирэ Нор. Не знаю, как Миарк уладил дела с правительницей Пустого мира, но Слуги выпустили нас из дворца без лишних вопросов. Впрочем, возможный гнев Королевы волновал меня меньше, чем состояние Лионеля. Мой любимый едва перенёс полёт на химере, а когда мы оказались перед воротами руин столицы эйанского Ортано Косом, принц мрачно процедил сквозь зубы:

— Плохое место. Я повсюду вижу следы страданий и смерти.

— Ну уж извини, чуткий приятель, — с лёгкой обидой буркнул Миарк. — Только здесь сохранилась кузница.

"Радость или горе. Одно из двух. Вскоре всё решится".

Я не знала, велик ли у эйанца талант оружейника. Не мастерство друга внушало мне надежду. Миарк обладал знаниями Золотой Империи: тесного общения с механизмом в башне Повелителя времени для меня хватило, чтобы проникнуться к ним уважением. Впрочем, до слепого преклонения моё восхищение не доходило.

"Миарк прежде всего человек. Люди иногда ошибаются. Мне нужно подготовиться… к худшему".

Но несмотря на доводы рассудка, я не желала даже думать о неудаче.

Мы прошли по пустынным улицам города, пережившего расцвет и падение задолго до рождения двоих из нас. Провожая рассеянным взглядом остатки какой-то машины, я невольно задумалась, кем видит и меня, и Лионеля Миарк? Хоть и разнесённые во времени на полтысячелетия, мы были детьми новой культуры, не имеющей почти ничего общего с его. Считал ли пасынок Белой нас варварами? Если и так, я не могла его винить. Ровеснику Жиюнны и её братьев позволительна толика высокомерия.

Проклятый клинок висел у Лионеля на перевязи, и я постоянно боролась с вызванной его тлетворными флюидами тошнотой.

"Он предчувствует свою скорую гибель…"

На лице паладина следов внутренней борьбы не было. Если битва в его душе и велась, то уже завершилась, и не в пользу отмеченного злом меча.

Чтобы как-то развлечь нас — по крайней мере, так мне казалось — Миарк пустился в пространный рассказ о более счастливых днях города.

Гирэ Нор, как и другие два эйанских города в Пустом мире, построил старший из сыновей-близнецов Императора Благословенной Земли. К зрелому возрасту он так и не сумел завоевать народную любовь, и потому удалился в Ортано Косом, знание о котором поделились с ним эльфелинги. Его сопровождали немногими верными соратниками. Вместе они основали новое королевство, властителем которого объявил себя нелюбимый в Эйане принц.

Миарк приходился ему правнуком.

— Создав башню Повелителя времени и её механизм, Эан и его спутники совершили прежде немыслимое. Отсеча себя от друзей и родственников, оставшихся на родине, они сделали шаг в будущее на триста лет. Там, однако, их ждал неприятный сюрприз: за три века Высшая Алхимия шагнула далеко вперёд. Первая же встреча с чудесами нового Эйана оглушила и ослепила людей ортанского королевства. Они казались сами себе варварами. Говорят, прадед так и не оправился до конца… Потомкам он завещал совершать длинные прыжки во времени только в случае величайшей опасности.

— Его свела в могилу уязвлённая гордость? Не осознание смерти друзей, брата, в конце концов? Неужели он был настолько жестоким?

— Принцесса, Эан любил брата-близнеца, — вздохнул Миарк. — Но не больше, чем себя.

Я покачала головой. Воистину, Древняя Империя рождала странных людей.

— Мой дед перестроил города в согласии с новыми веяниями и предпринял первую экспедицию вглубь Ортано Косом. Он потратил большую часть жизни на расшифровку письменности первых обитателей этого мира. Увы, особых успехов ему не довелось достичь — дед не понравился эльфелингам, а без их помощи продолжать исследования было невозможно. В историю он вошёл как второй, запустивший механизм Повелителя времени.

"Нарушение заветов. Это так знакомо мне".

— Что же случилось?

— Он бежал от страшной болезни, охватившей Эйан. Наши целители не могли с ней справиться, и лучшим выходом — хоть и малодушным, — казался прыжок вперёд на десять лет. К сожалению, они попали в разгар другой эпидемию, ещё более ужасной. Как и первую, её занесли послы дикарей.

"Должно быть, так Творец отплатил им за трусость".

Что за опасные мысли? Первый был милостив. Он прощал и более тяжкие прегрешения. Его дети… не столь великодушны.

За рассказами Миарка я не заметила, как мы подошли к кузнице — вернее, к тому строению, что ею называл эйанец. Почти полностью сохранившееся здание ничем не отличалось от соседей, разве что витиеватых украшений на фасаде у него было чуть меньше.

— Как сейчас помню кузена, встречающего меня в дверях. Он относился ко мне как к сверстнику, хотя нас разделяло больше десятка лет. Эх, Доран, как бы я хотел вновь услышать твой смех…