Наталья Игнатова - Охотник за смертью

Старший наставник поднялся, бросив задумчивый взгляд на Альгирдаса.

– Да, и еще, Паук, мы полагаем, что с кровью братьев к тебе вернется и способность к чародейству. Это было бы неплохо, но хочу, чтобы ты знал: это не обязательно. Ты нам нужен не потому, что других таких нет, – Син подумал. – Ты нам нужен, потому что ты такой один. Я доступно объясняю, дитя мое?

Куда уж доступнее? Все-таки, ты стареешь, учитель.

Становишься добрым.

Спасибо.

Орнольф пригласил Паука в свою усадьбу. Сказал, что земля Альгирдаса остается его землей, независимо от того, где находится Старейший, и ни к чему бередить незажившие раны, возвращаясь туда, где ничего уже нет, кроме плохих воспоминаний. Он был прав. А Син, конечно, предпочел бы, чтоб Паук остался в Ниэв Эйд, под присмотром и под охраной. И тоже был прав. Так что два наставника – старый и молодой – слегка поругались, решая судьбу охотника и без особой надежды интересуясь его собственным мнением.

Собственного мнения у Альгирдаса не было.

Уезжать или оставаться, вернуться на родину, поселиться в любом другом месте – какая разница? После обряда очищения он еще несколько раз командовал общими охотами, теперь это получалось даже лучше, чем… при жизни, только не было прежнего азарта и увлеченности. И, казалось, Син должен был бы радоваться, что Паук наконец-то понял: как это можно – воевать, не чувствуя ни удовлетворения победой, ни страха перед поражением. Только Син почему-то не радовался. Наоборот, о каждой охоте расспрашивал подробно и с любопытством, какого не водилось за ним раньше, чуть ли не силой вытягивал из Паука оценки действий его и других охотников, заставлял вспоминать.

Не понять старшего наставника – то одно ему надо, то другое.

– Поедешь со мной? – наседал Орнольф.

– Ты сам понимаешь, что ему лучше остаться в Ниэв Эйд, – непререкаемым тоном говорил Син.

– Да бросьте вы жребий, – не выдержал, наконец, Альгирдас. – Как выпадет, так и сделаете.

Сжульничав пару раз и поймав друг друга на жульничестве, наставники все же как-то умудрились договориться.

И вот уже почти месяц Альгирдас жил в усадьбе Орнольфа, где власть мирно делили между собой Гудрун Мудрая, статная светловолосая красавица-чародейка, и Хапта Добрая, маленькая брюнетка, смуглая и не слишком красивая.

В мудрости, впрочем, отказать нельзя было обеим. И мать Орнольфа, и его жена в совершенстве умели делать вид, будто во всем послушны сыну и мужу, и именно он распоряжается своим домом и хозяйством, и всем, что происходит в богатой большой усадьбе.

Невероятно, но Орнольф в это верил. А Паук, разумеется, не собирался открывать ему глаза на истинное положение дел.

Их ни о чем не спрашивали – ни его, ни Орнольфа. У госпожи Гудрун было достаточно таланта, чтобы разглядеть, что сын привел в дом нелюдь, но она приветливо и ласково встретила гостя. И только пару дней спустя попросила принять изготовленную ею наузу:

– Чтобы служанки наши не передрались из-за тебя, Хельг. Ты красивей сида, а у девок ума, не больше, чем у кошек.

Он безропотно повесил наузу на пояс. Чар в ней было – чуть, но заговорные слова Гудрун знала не хуже самих Гвинн Брэйрэ. Жаль только, что наузы, вроде этой, действовали лишь на определенный круг людей. В данном случае – на обитательниц усадьбы. А было бы здорово раз и навсегда избавиться от всех бед, связанных с его пресловутой, «сидской» красотой.

И Жилейне была бы жива.

Теплая рука Гудрун по-матерински ласково легла на плечо Паука.

– Время лечит, сынок, – почти неслышно сказала чародейка, – ты еще молодой, ты пока не веришь, но время лечит.

Только Альгирдас не нуждался ни в утешении, ни в исцелении душевных ран. Ничего у него не болело, и ничто его не тревожило. Совсем ничего.

Иногда он на несколько дней уходил на охоту – на обычную охоту за обычным и не очень зверьем, – а возвращаясь, радовал Гудрун и Хапту дорогими шкурками соболей и серебристых волшебных лисиц. Но чаще с утра и до вечера сидел за книгами, которые велел прочесть Син.

У нынешнего состояния было по крайней мере два преимущества перед прежним: Альгирдасу не нужно было больше спать, и он не нуждался в пище. Таким образом освобождалось довольно много времени. Только на рассвете и на закате необъяснимая злоба поднималась из глубины сердца. И в эти часы Паук предпочитал спрятаться от людей, переждать, чтоб никому не причинить вреда.

Он не думал всерьез, что может ни с того ни с сего наброситься на кого-нибудь, но проверять не хотелось.

Вот на охоте-то Альгирдас и повстречался вновь со Змеем.

Это походило на встречу двух государей: Паук Гвинн Брэйрэ в сопровождении сразу восьми охотников – братья куда больше, чем он сам, любили ловчие забавы, – и Змей в человеческом облике, сопровождаемый восемью воинами в черном.

Прежде чем Гвинн Брэйрэ успели окружить Паука, чтобы чарами и собственными телами защитить от врага, спутники Змея исчезли. Не осталось даже следов на глубоком снегу.

– Я просто хочу поговорить с тобой, Паук.

На сей раз земля от голоса владыки тьмы не дрожала, но гром где-то в отдалении все же пророкотал. В январе, да среди ясного неба? Что ж, и не такое бывает.

– Он же все равно убьет нас всех, если пожелает, – сказал Альгирдас верному Дрейри. – Лучше сделаем, как он хочет. Может, отвяжется?

Змей его слова прекрасно слышал. И не разгневался, наоборот, одобрительно усмехнулся. Мол, давай, Паук, дерзи, у тебя получается. Тем приятнее будет тебя съесть.

Да не ест он людей, что за глупости?

А Дрейри, конечно, не имеет права оставлять Паука, тем более наедине со Змеем. Только и помешать Пауку он тоже не может. Это, увы, никому в братстве не под силу.

– Присаживайся, – пригласил Змей, смахивая хвою с мраморной скамьи под сенью цветущей липы.

Птицы пели, вдалеке жужжала пчела, день был розоватым внутри, как спелое яблоко под тоненькой кожурой.

Сбросив лыжи, Паук сделал несколько шагов, по колено проваливаясь в снег, и вошел в теплое медовое лето. Братья-охотники и недовольный Дрейри остались за спиной. Перед ним была липовая аллея, дорожки, засыпанные золотистым песком, скамья и Змей.

Разочарованный Змей.

– Тебя, Паук, никакими фокусами не удивить?

– Нет, почему же, – Альгирдас постарался быть хотя бы вежливым, – если для тебя это важно, я удивлюсь тому, что мне не жарко в зимней одежде.

– Благодарю. Но тебе, прости за прямоту, не может быть ни жарко, ни холодно. Ты все же не совсем живой.

– Что тебе нужно от меня? – сбросив теплый плащ, Альгирдас сел на скамью.

– Сразу к делу, – кивнул Змей, – и действительно, к чему нам расшаркиваться? И все же я, с твоего позволения, зайду издалека. Чтоб обойтись без лишних вопросов. Для начала, Паук, забудь все, что тебе рассказывали наставники. Даже Син ошибается относительно меня. Я не владыка тьмы, не воплощенное зло и не повелитель ужаса. Я властвую над стихиями. И лишь по старой дружбе уделяю внимание управлению делами… хм, темной стороны силы… – он улыбнулся, но Альгирдас не понял, что значила эта улыбка. – Поэтому мы не враги, – Змей пожал плечами, – с вами не враги. Стихии враждебны людям и большинству чародеев, но не вашему братству. Вы умеете договариваться и не стремитесь повелевать.