Марина Дементьева - Мир, где меня ждут.

Решив, что времени у нее теперь предостаточно, и делать всё равно нечего, Марина поднялась на ноги и принялась расслабленно изучать свое узилище. А посмотреть было на что. Пол был выложен плитами из материала, напоминающего земной мрамор, только гораздо более однородного по структуре и словно светящегося каким-то внутренним светом. Идеальной квадратной формы плиты подогнаны одна под другую с погрешностью не более сотой доли миллиметра и в точности воспроизводили шахматный рисунок. Четыре колонны из ослепительно-белого камня поддерживали своды. Но самое интересное располагалось как раз между этими колоннами. Забыв о своем невольном заточении, девушка устремилась туда.

Четыре внешние статуи, если посмотреть на них сверху, являлись как бы вершинами идеально ровного квадрата, а та, что была расположена внутри — точкой пересечения двух его диагоналей. Само по себе это последнее изваяние было изготовлено из того же молочно-белого материала, что и колонны, и камень этот превосходно изображал из себя человеческую кожу. Статуя представляла юную девушку в длинном платье; роскошные волосы, большей частью распущенные, заплетались в замысловатую прическу. Черты же лица, по сути своей идеальные, ровным счетом ничего не выражали и как-то странно расплывались, подергиваясь туманной дымкой. Красавица оставалась бездушной каменной куклой, словно неизвестный скульптор всего лишь пытался показать образец женской красоты, но, в порыве творческого вдохновения, забыл придать неземным чертам осмысленное живое выражение. Как безошибочно определила Марина, эта скульптура не воспроизводила внешность реально живущей девушки, а была всего лишь собирательным образом. Истинное предназначение изваяния землянка определила, лишь опустив бездумно-блуждающий взгляд вниз, на руки каменной красавицы.

Сгусток какой-то непонятной субстанции, огня ли, света ли, а, может быть, не того и не другого или всего, вместе взятого, трепетал над сложенными лодочкой ладонями молодой девушки. Если смотреть на пульсирующий, словно живое сердце, изменяющий свою форму клубок рассеянным взглядом, можно бы было сказать, что он чисто-белого цвета, как и каменные руки, над которыми он пылал. Но, если приглядеться повнимательнее, сторонний наблюдатель увидит, что в этой мнимой белизне в равной пропорции собраны все цвета радуги. Едва Марина приблизила полыхающее возбуждением лицо к клубку переплетенных разноцветных нитей, шар вспыхнул гораздо ярче прежнего, и десятки маленьких щупалец потекли ей навстречу. Испуганно вскрикнув, Марина отшатнулась с бешено колотящимся сердцем, мысленно проклиная себя за неосторожность. Ведь это же магия! Кто знает, что она может сделать? Что будет, если ее коснутся эти призрачные нити? Догадок было море, вот только желание их проверить на практике мгновенно исчезло. Шар тем временем втянул в себя трепещущие отростки, не встретив на своем пути девушку. Клубок взорвался целым фейерверком огней, словно обиженный за неудачу. Марина на всякий случай отошла на приличную дистанцию и остановилась, чтобы посмотреть на оставшиеся четыре скульптуры. У нее невольно вырвался вздох восхищения. Если скульптор, сотворивший «мраморную» девушку с шаром в ладонях, был прекрасным творцом, то тот, кто изваял эти статуи, по праву мог считаться настоящим гением, и сам Микеланджело почтительно снял бы перед ним шляпу. Куда там всяким современным Церетели! Первая статуя выглядела на фоне прочих четырех грубым глиняным горшком по соседству с фарфоровыми вазами. Удивление вызывал материал, из которого они были изготовлены. Более всего он походил на невероятно яркое и чистое стекло, хотя Марина готова была поспорить на что угодно — стекло здесь и рядом не лежало. Четыре молодые женщины, невероятно непохожие друг на друга, с разными выражениями лиц и в разнообразных позах, как живые, застыли, освещенные неясным мерцанием шара.

Первая, на которую упал жадный взгляд Марины, была еще совсем юной, никак не старше самой землянки. Она сидела, поджав под себя ноги, прямо на каменных черно-белых плитах. Огненно-рыжая грива волос, закручивающихся во множество колец, стекала по спине, опускаясь до самого пола. В пугающе-естественной руке, на которой неведомый скульптор изобразил все линии ладони, матовую прозрачность ногтей и будто бы даже заставил биться синюю жилку, была зажата белая роза или какой-то другой похожий цветок, невероятно красивый и свежий. Хрустальной чистоты капля росы застыла на нежном лепестке, готовая сорваться вниз. Изумрудные глаза на молоденьком испуганном личике смотрели как-то жалобно и кротко. «Я несправедливо наказана! — говорил этот влажный взгляд. — Пожалейте меня, мне больно и страшно!» Марина растерянно затрясла головой, когда ей почудилось, что по-детски пухлые губы дрожат, как от безмолвного плача. Безуспешно пытаясь выбросить из головы умоляющий взор таинственной натурщицы, девушка подошла поближе к той статуе, что правее.

Яркая брюнетка с идеально прямыми длинными волосами была одета в свободное короткое платье почти того же покроя, что и первая, только, в отличие от своей соседки, не цвета молодой листвы, отливающей теплым золотом, а в огненно-красном, с оранжевыми сполохами. В раскрытой ладони левой руки куском янтаря застыли языки почти что настоящего пламени. Интересно, что хотели показать этой деталью?… Гордо поднятая голова, высоко вздернутый подбородок, безупречная осанка, дерзкий взгляд — она являла собой полнейшую противоположность маленькому несчастному созданию слева. Практически идеальные черты запоминающегося лица, надменно сжатые яркие губы, горящий взгляд темных глаз. «Делайте со мной, что хотите. Я не покорюсь!» К удивлению Марины, эта гибкая стройная брюнетка чем-то напоминала Демиана, будто была его не очень близкой, но и не слишком дальней родственницей. Особенно впечатляли глаза — в них было мастерски передано смятение чувств: отчаянный вызов, гнев, гордость, резкая боль и гнетущее бессилие. Вздохнув, Марина пошла дальше против часовой стрелки.

Каким-то чудом удерживая равновесие, на носочке одной ноги, оторвав от пола другую, в безмолвной тоске протянув к невидимому небу руки, стояла третья девушка. Всё в ней было порыв и движение — легкое развевающееся небесно-голубое платье, устремленный вдаль взгляд печальных глаз того же цвета, простертые тонкие руки, растрепавшиеся светлые локоны. «Мне не вырваться из этой тюрьмы, — застыло на тонких губах. — Выпустите на свободу, прошу!» На правом предплечье девушки, хищно распахнув клюв и расправив крылья, сидела диковинная птица с богатым ярким оперением и длинным хвостом. Две пленницы, запертые в клетку, две жертвы какой-то вопиющей несправедливости, две птицы, которым безжалостно подрезали крылья. Хрупкая, почти что невесомая фигурка девушки, длинные заостренные ушки, выглядывающие из-под светлого ореола волос, мелкие черты лица, острые скулы — всё это подталкивало к мысли о том, что неизвестная пленница принадлежит к народу лурни.