Игорь Мерцалов - Три дня без чародея

Нещур не перебивал, хотя и морщился. Ну да, нескладное заклинание, некрасивое. Зато слова верные. Должны сработать. Еще раз помахав пером, Упрям вернул посох волхву.

— Вот, теперь это правило. Вверх-вниз, влево-вправо.

— А быстрее-медленнее? — спросил Нещур, но, вглядевшись в откровенно болезненное лицо Упряма, смягчился: — Ладно, по ходу дела выясню.

Ученик чародея стал стравливать веревку — с превеликой осторожностью, памятуя, что котел в полете готов повторить все ее случайные извивы. Наконец веревка натянулась как струна, и он расслабился.

Если сидеть боком, упираясь только одной ногой, а веревку захлестнуть вокруг предплечья, то держаться можно, не прилагая особых усилий. Да садиться и неохота, все равно все сено над Перемыком рассыпалось. А так — виси себе, ни о чем не думай…

Нет, вот этого он все-таки не умел. К добру ли, к худу ли (Наум порой говаривал, что «к худу» — еще слабо сказано, но это когда журил), однако голова Упряма никогда не бывала пустой. Он летел и думал об учителе: как он там, в загадочном иномирье с бесстыжими девицами и полуживыми зверьками? Второе его, может, и заинтересует, а вот первое — едва ли. Скорее, напротив, раздражать будет. Немудрено, в его-то годы. Вот кабы мне туда… Э, нет, негоже так думать, — не очень убедительно попрекнул себя Упрям. Потом он подумал о Василисе. Вот же выпало знакомство — и смех и грех. Но вообще, все хорошо получилось. Лишь бы только ей избежать свадьбы с вендским уродом. Как она там? Нашла ли доказательства? Не взбрело ли ей в голову заветные слова задом наперед перечитать? Не сунулась ли, наконец, куда без спросу? Вина Бурезова непременно на вендов перейдет (вот как заклинание с котла на люльку), она это понимает и, как знать, вдруг захочет что-то сверх намеченного разведать? Норов-то непоседливый…

А вот еще о ком тревожиться стоит — о Буяне. Куда запропал? Нашел ли логово — да сам не попался ли? Там ведь оборотень, страшный противник. Да и нави не совсем дураки. Ох, большую силу Бурезов собрал — черную, жуткую! И ради чего?

Неужели для того только, чтоб направить через Дивный поток запретной магии? Как-то не укладывалось в голове. Злой чародей, конечно, может собрать вокруг себя уйму мерзопакостной нечисти, история знает тому много примеров, но чтобы целые страны в замысел вовлечь? Однако же и последствия замыслов куда большие: тут не только Дивный на кону — все земли славянские под ударом.

Решится ли злой ум разрушить единство славян, веками спаянное, хлебом и потом, дымом и кровью скрепленное? Отдать на откуп западникам… да ведь сами же славяне не потерпят!

Можно разбить дружину, даже соборную, постаравшись. Баклу-бей как раз для этого в Угорье и запущен. И подготовлен, что скрывать, на славу. Но это еще не значит землю взять. Людей-то, чай, не перекроишь.

И вдруг вспомнились Упряму «лекарственные мальчики» из Перемыка. А что, таких и перекраивать не надо — уже готовы. К ним любой чужеземец приди, даже с мечом окровавленным, они его расцелуют и, в рот заглядывая, учиться станут. Учиться забывать заветы отцов, учиться презирать самое существо свое…

Упрям мотнул головой. Нет, это чушь, бред болезненный! Похмельный. Таких мало, правда ведь? Они погоды не делают, как первая ласточка не делает весны.

Однако если уж думать всерьез, то стоило бы задаться вопросом: а откуда они вообще взялись? Как завелись-то? Должно быть, от безделья. «Надо будет, наверное, князю рассказать про „лекарственных мальчиков“ — он умный, получше моего сообразит». И все же Упряму казалось, он верно чувствует: от безделья все и от зависти. Чего увидят — захотят, истинной цены не ведая.

Но если Бурезов и правда рассчитывает на таких — он просчитался. В Дивном не много найдется «лекарственных мальчиков»… хотя, с другой стороны, в Дивный и чужеземцы не вторгнутся. Не скоро, во всяком случае, даже по задумке Бурезова, посмеют. И все равно, хоть бы он свое коварство на полвека вперед продумал, — просчет. В столице воздух другой, не заведутся там «лекарственные мальчики». Бездельничать некогда, а завидовать нелепо, глядя, как полмира к славянам на поклон идет. Нет, не коснется Дивного зараза. И Ладоги, и прочих городов престольных. И нарочно их не разведешь: ведь дураков, как известно, не сеют, не жнут — они сами родятся.

Или сеют? И жнут? Пословица-то говорит только о том, что никто этим намеренно не занимается — а ну как найдется умник, займется?

«Нет, это я о чем-то не том думаю, — попрекнул себя Упрям. — Мне бы стоило список Маруха в памяти еще раз прогнать, записи Наумовы вспомнить — ведь не успею уже поработать с ними. А я тут нелепицу разрисовываю: дураков растить — вот глупость-то!..»

Ой, как нога затекла… ему, кажется, было удобно? Упрям шевельнулся, распуская петлю вокруг занемевшей руки — и тут котел с небывалой силой рвануло куда-то вверх.

— Э-ге-ге-ге-гей! — донеслось оттуда.

Ветер упруго хлестнул по лицу, забил воздухом глотку, заставил зажмуриться. Упрям успел заметить, как земля внизу понеслась с невероятной скоростью. Отвернул лицо, приоткрыл глаза — точно: лес в сплошной зеленый ковер слился, ручьи и озерца мелькают голубыми росчерками. И живот вроде как пустотою сводит, к спине прижимает, приплющивает.

— О-го-го-го-гооой! А-ха-ха-ха-ха-ааа!

Упрям извернулся и, щурясь, разглядел волхва. От удивления челюсть отвисла: старик стоял в люльке, как лихой наездник на возке и, держа посох вдоль линии полета, мерно раскручивал наговоренную часть посолонь. Седые волосы, бороду и накидку трепало ветром. Теперь он летел на одной высоте с Упрямом, и котел тянула за люлькой не столько магия, сколько веревка, на которой Упрям и повис, ибо котел закрутило, и он вращался на схваченном веревкой ушке.

А Нещур просто плакал от восторга:

— Ох, силы небесные, хорошо-то ка-а-ак! С ветерко-ом! Э-ге-гей!

«И-го-го», — мрачно подумал Упрям. Руки слабели, а до волхва сейчас, поди докричись.

Однако Нещур скоро вспомнил о приличествующей возрасту степенности, замолчал, оглянулся назад… и поспешно закрутил посох обратно. Веревка ослабла, котел выровнялся, и Упрям смог в него залезть. Некоторое время он только глубоко дышал да тряс затекшими руками, глядя в небо, по которому бежали редкие облачка. Потом в поле зрений возникли очертания знакомой башни, и мягкий толчок возвестил о посадке.

Подошедший к котлу Лас помог Упряму выбраться и утвердиться на земле. Приблизился Нещур:

— Не умотал я тебя, малый? Как славно-то было! Эх, где годы мои молодые… Жаль только, быстро все кончилось.

Быстро? Упрям был уверен, что полет длился около недели. Однако, посмотрев на восток, убедился, что положение солнца почти не изменилось. А недурно это получается, надо признать.