Людмила Минич - Ступени в вечность

— Чего же ты радуешься, если в гору? — устало спросила Маритха. — Я и сюда-то еле-еле… да и ты тоже.

— Эта стена до самой тропы тянется. В ней, в стене этой самой, один только проход, — медленно цедил он. — Обозы там и ходят. Вдоль пойдём. Недолго осталось, я верные знаки вижу. И до воды близко.

Утешает. Наверно, плохи их дела.

Вскоре вновь тронулись в путь.

Ей казалось, что шли они неимоверно долго, а стена тянулась и тянулась, только, скальные зубцы наверху сменяли друг друга. В нескольких местах туда, пожалуй, можно было бы и влезть, но Тангар упрямо продолжал идти вдоль монолита, все чаще делая остановки. Во время кратких стоянок Маритхе чудилось, что прошла целая вечность, но солнечный диск почему-то оставался висеть почти там же. Каждый шаг она делала сквозь муть и толстую пелену, отделявшую от мира, мешавшую видеть, слышать, внимать. Сердце бухало так, что все тело сотрясалось. Оно взбесилось, оно не хотело идти, но девушка гнала его в путь и пока побеждала. Тангар не виноват, что в попутчицы ему досталась Маритха вместе со своими бедами. И она не виновата, но как не хочется, Бессмертные, одни несчастья ему приносить!

Она не сразу сообразила, что спутник издал какой-то нечленораздельный возглас и почти побежал вперёд. Девушка остановилась, когда поняла, что перед нею никого больше нет. Безучастно огляделась. Села. Он за ней вернётся, билась в голове одинокая мысль. Он не может не вернуться.

Конечно же, он вернулся. Что-то говорил, Маритха не слышала. Потом потащил её за руку. Оказывается, вскоре стена обрывалась. Вернее, она круто поворачивала, в то же время устремляясь в гору — все, как и говорил Тангар. А сейчас он говорил ещё что-то.

«Вода», — наконец, услышала Маритха и сразу воспряла духом. Мысли снова обрели подвижность.

— Где?

— Да малость осталась, ерунда.

Они пошли снова. Пока ещё не в гору. Стену справа от них загородили одинокие скалы, потом начались сплошные каменные заросли. Слева тоже беспорядочно теснились зубцы за зубцами, уходя куда-то ввысь. Настоящая гора, и огромная, со всех сторон ощетиненная каменными иглами, как тот желтоглазый зверь, что недавно встретился Маритхе. Единственно возможный путь, неровный и загромождённый теми же препятствиями, пролегал через горы.

Впрочем, они ушли недалеко. Хранитель на этот раз забрал влево, к самым каменным великанам. Вот они уже нависли над головой.

— Ты слышишь, ты что-нибудь слышишь? — спрашивал Тангар, но Маритха качала головой в ответ.

— Тут где-то… — бормотал он. — Где же знак? Ленивые твари, горакхи безголовые… — поминал он кого-то, — где ж вы свои дурацкие знаки ставите?

Маритха услышала первая, вернее, даже почувствовала. Дрожь под ногами, лёгкую-лёгкую, незаметную, как дыхание, как стук сердца, если не прижаться к самому источнику. Услышала и тут же слабо ткнула Тангара в спину, указала себе под ноги.

— Это что? — спросила она хранителя.

— Ты про что?

— Земля дрожит, — еле пошевелила Маритха запёкшимися губами.

Он недоуменно потоптался, и вдруг обличье вмиг просветлело.

— Дрожит, говоришь? Ты слышишь, как дрожит? Под тобою?

Маритха кивнула. Хранитель стиснул её за плечи, потом исчез где-то за камнями. Она снова села. Пропадал он недолго.

— Призабыл малость, — пояснил почти виновато. — Ещё пару шагов одолеешь?

Девушка мрачно кивнула. Если это вода, она одолеет не только пару, но если нет…

Шаги закончились рядом с длинным провалом, затерявшимся между скал. Дрожь под ногами была все та же, зато теперь стал слышен лёгкий шум.

Тангар распустил ремни, извлёк из своего узла верёвку. Самое тяжёлое, что там было. Маритха видела её, когда вывалила все в поисках еды. Она ещё досадливо подумала тогда, что в пустоши, где под ногами двигаются камни, от верёвки проку мало, зато тащить этот хлам придётся. Верёвка была непростая — прочные кожаные жгуты, спаянные коваными звеньями. Такие носят на себе хранители-охотники, только покороче. Выходит, Тангар не просто так её за собой тащил. Сейчас он прилаживал её к зубцу, торчавшему неподалёку. К нему часто приделывали что-то подобное. Видны следы. Ещё бы, он ближе всего к щели.

Хранитель накрепко привязал к себе пустой бурдюк, полез в расселину.

— Если не вернусь к закату, зови Великого на помощь, — сказал он и скрылся.

Маритха посмотрела в серое небо. Недолго осталось. И что Великий сделает? Перенести её он никуда не может… Разве что водицы с собой захватить, протащить сквозь незримое. Золото же он Тангару как-то донёс? Значит, и воду смог бы. Что за глупые мысли в голову лезут! Ведь если безо всякого огня он смог её спасти от холода, то и от жажды как-нибудь убережёт. А там и ещё какой-нибудь обоз подойдёт. Если Тангар от жажды не напутал и это единственная дорога в Латиштру.

Время до заката тянулось ужасно медленно. Несколько раз девушка окликала хранителя, нагнувшись над расселиной, но слышала в ответ только свой голос, искажённый и оттого странный до неприятности.

Наконец-то!

Над землёй показалась голова, потом и сам Тангар улёгся грудью на край щели, едва перевалился наружу. Он натужно кряхтел и сосредоточенно дёргался, выбрасывая тело мелкими рывками вверх. Бурдюка при нем не было. Вот тебе и вода…

Однако вода обнаружилась, когда хранитель, тяжело дыша, до середины вытянул верёвку. Маритха не могла дождаться, когда он развяжет распухшую шкуру, радующую глаз, поднесёт бурдюк к её губам. Даже слезы выступили.

— Много не пей, — предупредил Тангар.

Его спутница уже ничего не слышала. Огромными глотками она вливала в себя ледяную влагу, не чувствуя холода. Хватала и вновь сжимала горлышко губами, когда Тангар осторожно пытался отобрать его у Маритхи. Рассвирепев, он силой отстранил её.

— Сиди тут, — сказал он устало, но уже без прежнего хрипа, — я место для ночлега отыщу.

Девушка благодарно взирала на него, как на самого великого из великих. Ей несказанно полегчало, однако ненадолго. Не успел хранитель скрыться из виду, как её перегнуло пополам, замутило с новой силой. Внутренности как будто кто-то насадил на крюк и тащил куда-то без её на то согласия. Тангар, он говорил ей… не пить… так много…

Когда в густых сумерках спутник вернулся за ней, Маритха горестно стонала, распростёршись на холодной земле. Опять он куда-то её тащил, подставлял плечо, на которое девушка налегала всей тяжестью, потом устраивал так же, как вчера, рядом с собой, отогревал, отпаивал понемногу, опять отогревал. Как она раньше могла на него сердиться? Слово кривое сказать? Бессердечная дура!

— Я никудышная, — сразу сказала Маритха после утреннего пробуждения. — Глупая и слабая. А ты такой… — не нашла она слов, чтобы описать свой восторг.